«Не работаю уже больше года. На прежнем месте сократили. После этого не берут никуда… вообще, дальше рассмотрения резюме не доходит.
Руки ноги, голова — все на месте. Судимость за мошенничество уже погашена. Высшее образование. Но все равно «безопасники» в конторах отклоняют. Да и возраст уже больше 30. А у меня двое детей, жена, собака и кредит. Не лезть же в петлю из-за этого?»
Форумы в Интернете, где обсуждаются проблемы вчерашних сидельцев, пестрят такими отчаянными сообщениями. Конечно, далеко не все, кто отбыл наказание за преступление, смогли и захотели перезагрузиться, но общество отталкивает и тех, кто хочет начать новую жизнь без криминала.
Сергей М. три раза нарушал закон: два раза сидел по 206-й статье УК РФ («Хулиганство») плюс условный срок по «народной» 228-й статье УК РФ («Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка без цели сбыта наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов»).
— Последнюю судимость сняли досрочно два года назад, но до сих пор не могу никуда устроиться работать! — сообщает он. — Работал в ИП и ООО, где не надо было заполнять анкету. Недавно переехал в Москву к родственнику, так даже простым водителем с этим волчьим билетом никуда не берут. У всех теперь служба безопасности, которая «пробивает» на судимости. Я так понял, мне теперь всю жизнь работать дворником. И то если возьмут.
По результатам соцопроса, проведенного исследовательским центром портала SuperJob.ru среди 500 российских компаний, лишь 8% работодателей готовы взять на работу человека с непогашенной судимостью, и то при условии подробного знакомства с обстоятельствами совершенного преступления. Не хотят принимать такого соискателя 67% респондентов. Четверть участников опроса «затруднилась с ответом», но и они скорее «нет», чем «да».
Существует целый список профессий, в которые судимым по вполне понятным причинам путь заказан. Их никогда не примут на работу в образовательные учреждения. Им не бывать сотрудниками прокуратуры, адвокатуры и судебных органов. Они не нужны на таможне, в авиации, в ФСБ…
На самом деле запрет на профессию трактуется намного шире. Людей, вернувшихся из мест не столь отдаленных, не ждут нигде. Их боятся, им не доверяют. Если работодатель узнает о судимости, сразу следует отказ в приеме на работу без объяснения причин. Снята судимость давно или было условное наказание 10 лет назад — роли не играет. Получается, что такое пятно в биографии — пожизненное клеймо, которое автоматически превращает бывшего осужденного в человека второго сорта, в изгоя, по сути.
— К нам на «горячую линию» поступает около 10 звонков в неделю от тех, кто освободился и не может найти работу, — говорит Петр Курьянов, эксперт фонда «В защиту прав заключенных», который занимается поддержкой отбывающих наказание в исправительных учреждениях. О проблемах бывших зэков он знает не понаслышке — сам не раз оказывался в таком же положении. — У нас нет договоренности ни с одним работодателем, который бы принимал эту категорию на работу. Я не хочу никого обнадеживать, зная по себе, как это — жить без денег. ФСИН дает крохи на проезд. Второй-третий день на воле — и человеку уже нечего есть.
Он вспоминает, как фонду в свое время помогало крупное строительное управление, возводившее дома по всей Москве. Была договоренность о трудоустройстве судимых москвичей. Но компания обанкротилась, а других желающих помогать вчерашним сидельцам пока не нашлось, хотя работы в Москве, по мнению Петра, хоть отбавляй!
— Сколько строек кругом, но везде рабочие из Средней Азии! Рядом с нашим офисом развязку делают — почему не взять наших людей? Мы направляем сведения в Центр занятости населения Москвы, отправляем анкеты по Ватсапу. Заместитель директора Лариса Анатольевна Непочатых всегда вникает и делает что может. Но проблема в другом: аппарат неповоротливый. Кроме того, чиновники часто относятся к человеку с судимостью с пренебрежением.
— Чем вы еще можете помочь?
— Дать телефон, компьютер, открыть эти базы «Работа в России». Часто сам садишься за компьютер, начинаешь звонить: «Здравствуйте! У вас есть вакансия? Я недавно освободился из мест лишения свободы. Возьмете меня?» — «Нет». Говорю прямо о судимости, чтобы избавить человека от лишних поездок и трат на дорогу. Приходил вчера человек, у него слезы на глазах: не хочет в тюрьму, а жить не на что. Когда слышу очередной отказ, иногда просто не выдерживаю: «Вы ему сейчас отказали — не обижайтесь, если именно вы или ваша супруга попадетесь ему на дороге. Хорошо, если просто отберет сумку, а не даст по башке!»
Проблема еще и в том, что после 5–7 лет в колонии прежние трудовые навыки утрачиваются, теряется квалификация. Мало кому удается найти за колючей проволокой работу по специальности.
— Это единичные случаи, — соглашается Петр, — но наши люди готовы на любую работу: копать, грузить. Порой соглашаются даже на рабские условия от полной безысходности. Лишь бы платили и не «кидали». Существуют «серые» схемы. Слышали про перекупщиков рабочих рук? Они составляют договор на 500 человек, создают ресурсы в Интернете. Человек работает месяц, а потом ему говорят: «Денег нет. Вопросы не к нам, а к тем, кто нанимал!». А тех и след простыл.
* * *
…У Инны Бажибиной, координатора фонда «Русь сидящая», совсем другая история. В январе 2010 года она была осуждена на 15 лет лишения свободы (ч. 4 ст. 188 УК РФ и ч. 3 ст. 174-1 УК РФ) и взята под стражу в зале суда.
— Преступление было экономическим, и через два года статью, по которой меня приговорили к огромному сроку, декриминализировали. Руководитель моей фирмы провел в тюрьме три года, а я два, — рассказывает Инна. — Я работала главным бухгалтером и после этой истории поняла, насколько легко законопослушному гражданину оказаться под уголовным преследованием. Поэтому возвращение в специальность для меня было закрыто. Не потому что не брали — мне хватило моих пятнадцати лет. Мне поступали предложения о работе главным бухгалтером, но настолько меня эта ситуация перевернула, что даже подумать было невыносимо.
Она вышла на свободу с другими глазами, когда все, что происходит вокруг, воспринимается по-другому и мир, казавшийся безопасным, вдруг являет свои уродливые очертания.
— Ты идешь по улице и видишь, сколько наркоманов вокруг, потому что ты их научилась различать по рукам, по глазам. Гуляя у дома, ты обращаешь внимание на шприцы «красная шапочка» (инсулиновый шприц, первые «инсулинки» были с красным колпачком. — Е.С.), разбросанные вокруг школ, — значит, кто-то снабжает детей наркотиками. И ты постоянно ощущаешь: тюрьма очень близко.
— Понимаю, почему вы раз и навсегда закрыли для себя тему возврата в профессию. Но наверняка есть бухгалтеры, которые после освобождения вновь решились засесть за финансовые отчеты?
— Знаю одну женщину-коллегу, с которой повстречалась в камере. Она тоже не хотела возвращаться в профессию, но образовавшиеся за время отсидки крупные долги вынудили ее на это пойти: не секрет, что главный бухгалтер — достаточно высоко оплачиваемая должность. Это парадоксальная ситуация, но те бухгалтеры, которые прошли через тюрьму, ценятся еще выше, потому что у них большой опыт общения с нашими правоохранительными органами. Его больше ниоткуда не почерпнешь. Я вам больше скажу. Когда я сталкивалась по разным житейским поводам с представителями этих структур, они говорили: «Вы крутые!» А когда они сами туда попадают, то оказываются на порядок слабее и трусливее.
— Инна, к вам как координатору правозащитного фонда, наверное, не раз обращались люди, которых после освобождения никуда не берут…
— Знаю много таких историй. Задача общества состоит в том, чтобы этот человек интегрировался, но заинтересованности тех, от кого это зависит, не вижу. Поэтому у нас 70 процентов рецидива. В основном трудоустройство происходит по личным связям.
Еще один фактор, который существенно влияет на ситуацию: на всем протяжении длительного срока отбывания наказания люди не трудоустроены, потому что в редких колониях есть такая возможность. Там производство загибается. Представьте себе: нормальный мужик трудоспособного возраста 8–9 лет не работает. Кем он выйдет? Он уже не способен ходить и выполнять регулярную работу. Все это подталкивает к рецидиву. Некоторые сами являются в отделение полиции и говорят: «Осудите меня за какую-нибудь мелочевку. И вы преступление закроете, и у меня будет крыша над головой».
Годы, проведенные за решеткой, накладывают штамп на внешность и манеру поведения человека. Если даже нет характерных наколок, опытный взгляд всегда разглядит в бывшем зэке с солидным уголовным стажем трудно смываемый отпечаток зоны. Но и в тех случаях, когда на лбу ничего не написано, прошлое не скроешь.
Когда-то совершенное преступление преследует человека всю жизнь, потому что информация хранится в базе ГИАЦ РФ и в любой момент может всплыть. Даже в случае, когда судимость погашена и юридически человек считается «чистым», стереть этот факт из базы МВД практически невозможно.
Непонятно другое: почему закрытые сведения доступны сотрудникам всевозможных служб безопасности, которые на раз-два выясняют факт судимости того или иного гражданина? Бывший сотрудник правоохранительных органов, пользуясь старыми связями, может проверить подноготную претендента на рабочее место, грубо попирая закон о неразглашении персональных данных.
Трудности, которые испытывают судимые в поиске работы, часто связаны с тем, что работодатели относятся к этой категории населения предвзято, предпочитая не вступать в деловые отношения. Вдруг такой сотрудник что-нибудь украдет, спровоцирует конфликт или разберется с начальником «по-мужски».
Кроме того, далеко не у всех есть регистрация, нередко имеются серьезные проблемы со здоровьем. Но основной сложностью, как сообщили мне в Департаменте труда и социальной политики, является недостаточная мотивация самих бывших осужденных: «Как правило, продолжительное время не работающие граждане привыкают жить вне всяких обязательств и не готовы брать ответственность за свое материальное обеспечение. Но даже при трудоустройстве работодатели зачастую вынуждены увольнять бывших осужденных из-за того, что те страдают алкогольной зависимостью и без уважительных причин не выходят на работу».
* * *
Долгожданное освобождение становится для многих дорогой в ад: ни жилья, ни работы. Родственники, как правило, не встречают их с распростертыми объятиями и часто вообще не пускают на порог. Социальные службы пытаются помочь тем, чей срок наказания уже подходит к концу. Есть даже «Школа подготовки к освобождению» с осужденными из отрядов по хозяйственному обслуживанию следственных изоляторов города Москвы.
В отделении «Востряково» Центра социальной адаптации для лиц без определенного места жительства имени Е.П.Глинки находятся люди, которых после тюрьмы нигде не ждут. Сегодня там 40 человек, в этом году каждый четвертый был официально трудоустроен.
А сколько тех, кто бродит по городу со справкой об освобождении и получает отказ за отказом?
Петр Курьянов выход видит в законе о квотировании рабочих мест для судимых. В ряде регионов такой закон уже принят. В частности, в Пензенской области работодателей давно уже обязали брать на работу бывших заключенных. Квота на прием экс-заключенных для предприятий, где работает от 35 до 100 человек, составляет одно рабочее место, а для более крупных компаний — один процент от среднесписочной численности работников. Такой же закон есть и в Московской области.
— В Москве такое количество работодателей и тех, кто не может трудоустроиться! — говорит Петр. — Здесь ведь множество строительных фирм, которым нужны рабочие руки. Если добиться принятия такого закона, то организациям придется принимать тех, кто освободился из мест лишения свободы. В случае отказа можно будет сразу писать жалобу в прокуратуру. Хотя я сам отправлял запрос в прокуратуру Московской области с целью выяснить, сколько было возбуждено административных делопроизводств за неисполнение закона о квотировании. Пришел ответ: ни одного…
Доказать, что человека не приняли на работу именно по причине судимости, достаточно проблематично. У работодателя всегда найдется тысяча отговорок.
— Сейчас в Москве действует квота исключительно для инвалидов и для молодежи. Что касается бывших заключенных, то, на мой взгляд, нужно быть осторожными с административными рычагами воздействия на рынок труда. Это возможно сделать, если у работодателя будет прямая заинтересованность и социальная ответственность в решении этого вопроса, — говорит Андрей Бесштанько, заместитель руководителя Департамента труда и социальной защиты населения Москвы. — Поскольку эти люди из категории граждан, испытывающих трудности на рынке труда, у них есть право на меры социальной поддержки в связи с безработицей. Ее размер, конечно, минимальный, потому что нахождение в местах лишения свободы не относится к понятию занятости. Дополнительные средства выделяются из бюджета правительством Москвы.
Ежегодно за содействием в поиске работы в Центр занятости населения Москвы обращается порядка тысячи человек, освободившихся из мест лишения свободы. Возраст от 40 до 48 лет, 60% имеют среднее специальное профессиональное образование, 40% — высшее, но лишь у каждого пятого имеется приемлемый опыт работы по специальности. География запросов, поступающих из ФСИН, широка: это и Ивановская, и Костромская области, и Мордовия.
— Далеко не все обращаются в центр занятости. В местах лишения свободы у человека складывается определенная психология, и вернуть его в состояние активного поиска очень сложно. Даже если есть мотивация для трудоустройства, найти работу непросто, потому что у большинства работодателей не только судимость, но и факт открытия уголовного преследования претендента вызывают отторжение. Тем не менее нам удается трудоустроить каждого четвертого, — продолжает мой собеседник, — причем половина занята на постоянной основе, а половина на временной. Обычно речь идет об офисных и рабочих специальностях.
…Василий Гинда из своих 68 лет почти 42 года провел в местах не столь отдаленных. Несколько сроков по тяжелым статьям.
— Мокруха есть, я убил человека. И сейфы вскрывал, — не скрывает Василий. — Но бывало, обвиняли в том, чего не совершал. Мои отпечатки пальцев в каждом уголовном розыске. Сидел почти без перерывов. А потом решил завязать, потому что надоела такая жизнь. Три года назад освободился, пытаюсь найти работу, но везде — отказ!
Несмотря на далеко не санаторные условия жизни, он выглядит значительно моложе своего возраста. Чувствует себя, по его словам, на 30 лет. У Василия есть несколько профессий. Он мог бы работать слесарем, водопроводчиком, столяром-краснодеревщиком, трактористом. Но с его «живописной» биографией никуда не принимают.
— Мое положение катастрофическое, — признается он. — Есть маленькая пенсия, но на нее не прожить. Нахожу разовую работу — за 300–500 рублей в день клею этикетки, чтобы просто вечером покушать. Много раз пытался устроиться, даже депутаты меня сопровождали; сразу не отказывали, а через несколько дней звонок: «Извините, все места заняты!». Спрашиваю в полиции: «Что мне — воровать?» — «Воруй, но не попадайся. Попадешься — посадим!»
