Я пробыл на этот раз в Варшаве спустя 20 лет всего несколько дней. Но в силу того, что эти дни были днями подготовки и проведения торжественных мероприятий, посвященных 75-летию Варшавского восстания 1 августа 1944 года, как мне кажется, все же успел погрузиться в нынешнюю, новую для меня польскость времен братьев Качиньских, и самое главное — понять серьезные проблемы, которые рождает патриотизм, основанный на героике нации. Скажу сразу: я не увидел всего того, в чем обвиняет польскую нацию Виктор Ерофеев в своей рецензии на книгу своего, как он говорит, друга, Адама Михника «Слово о польской чести и другие эссе» («Новая газета» от 31.07.2019). Я не уловил ни «недемократизма», ни «изоляционизма», ни «ксенофобии», ни «антисемитизма», ни «национализма». Не увидел ничего существенного, что дало бы мне основания считать, как полагает Виктор Ерофеев, что Польша братьев Качиньских, как он их называет — «ультраконсервативных политических карликов», — остановилась на пути в Европу.
фото: pixabay.com
Считаю, что на самом деле уникальность Польши состоит в том, что ей удалось даже при власти коммунистов остаться в Европе. И это произошло прежде всего потому, что при коммунистах влияние костела на духовную жизнь в обществе не только не уменьшилось, но даже увеличилось. В социалистической Польше более 70% населения, и прежде всего молодежь, было воцерковлено.
И нет оснований обвинять нынешнюю польскую власть в недемократизме, авторитаризме. Потеряет нынешняя правящая партия Ярослава Качиньского на очередных выборах в Сейм осенью этого года большинство, и ничего не останется от ее якобы авторитаризма. Поляки были противниками насилия даже при власти коммунистов. Отсюда и популярный лозунг времен «Солидарности»: «Поляк в поляка не стреляет!» На самом деле сегодня власть партии Ярослава Качиньского «Право и справедливость» остается под жестким контролем оппозиции. Стоило соратнику Ярослава Качиньского — руководителю сейма Кучиньскому — позволить себе брать в служебные командировки членов семьи и летать с ними на правительственных самолетах, и его оппозиция попросила уйти в отставку, что он и вынужден был сделать в начале августа. Подобное трудно представить себе в современной России. Особенность Польши состоит в том, что гражданское общество с его традициями самоорганизации, родившееся еще во времена Средневековья, жило и сохраняло за собой все права даже во времена коммунистов. Тем более, традиции контроля общества над избранной им властью сильны в современной демократической Польше.
Ни в коем случае нынешнюю власть в Польше нельзя назвать недемократической в том смысле, что она препятствует проведению свободных выборов, что она не отдаст власть, если проиграет эти выборы. Об этом речи нет. Сам Виктор Ерофеев пишет, что, строго говоря, в современной Польше ничего подобного нашему российскому авторитаризму нет, что, стоит партии Ярослава Качиньского «Право и справедливость» проиграть выборы, и она уступит власть своим оппонентам.
Демократы, на смену которым пришли националисты-консерваторы, недооценивали польскость поляков, их национальные традиции, недооценивали реальную роль костела в польской истории. Нынешняя, уже консервативная власть недооценивает универсальные европейские ценности, и это правда. Но такова логика политики в демократических странах. Ошибки одних позволяют прийти к власти их политическим оппонентам.
И у нас в России нынешний ультраконсерватизм, «квасной патриотизм» был порожден либералами-космополитами 1990-х, для которых, как они говорили, «патриотизм характерен, кому некого и нечего больше любить», которые откровенно говорили, что на самом деле народ — быдло. Правда состоит в том, что наши так называемые демократы создали такую политическую систему, где назад к демократии от всевластия царя, наверное, дороги нет.
И еще одно сравнительное оправдание нынешнего польского консерватизма, по крайней мере, с моей точки зрения. Наш нынешний патриотизм, который превратился на самом деле в государственную идеологию, зовет к реабилитации насилия, тирании Ивана Грозного и Сталина, к оправданию откровенного тоталитаризма большевистской России, убийства миллионов и миллионов невинных людей. Ультраконсерватизм партии «Право и справедливость», который так не нравится Виктору Ерофееву, защищает прямо противоположные коммунизму ценности, а именно: религиозные, национальные, свободы личности.
Если не быть предвзятым, то трудно назвать национализмом то особое внимание к идеалам польской нации, прежде всего идеалам свободы, которое было характерно для государственного телевидения в эти дни памяти о героизме участников Варшавского восстания 1 августа 1944 года. Что-то было по-человечески трогательным в том внимании, с которым, к примеру, харцеры, польские бойскауты, почти дети, слушали во дворе Варшавского университета, где проходил митинг памяти, почти столетнего старика, но при всем этом живого, активно мыслящего участника восстания, который рассказывал собравшимся о том, как они, молодежь Варшавы, «не могли поступить иначе, как не взять в руки оружие и бороться с немцами». Я сидел рядом с этими детьми, слушавшими живого участника восстания, и поражался наглядной связи польских времен. Прошло 75 лет, сменилось три-четыре поколения, а они рядом: и те, кто родился в 20–30-е годы прошлого века, и те, кто родился уже совсем недавно, в начале XXI века. И самое главное — и для этого почти столетнего старика, и для этих детей их Польша, несомненно, обладает одной и той же ценностью. Это, наверное, связано с тем, что у поляков в силу драматизма их истории душа больше, чем у нас, способна к погружению в прошлое.
Но все же во всех этих собраниях и концертах, организованных властью в связи с юбилеем Варшавского восстания, я обнаружил, что, как всегда, сакрализация героики прошлого, воспитание патриотизма на примерах воинской доблести предшествующих поколений требует серьезных жертв. В этом смысле у поляков все как у нас. У них сакрализация героики Варшавского восстания сняла вопрос о жертвах, о человеческой цене, которую заплатила Польша прошлого, чтобы у нынешней власти была возможность на примерах ее героизма воспитывать детей в духе патриотизма.
Мы, как известно, не любим говорить об апокалиптической цене Победы 9 Мая, об ошибках и просчетах Сталина, которые привели к гибели миллионов людей. Поляки, как я убедился, ничего не говорят о самой изначальной обреченности Варшавского восстания, о гибели во время восстания, по разным оценкам, до 200 тысяч человек. Ведь здравый смысл сам по себе ставит трудные вопросы — что для нации важнее: или иметь примеры мужества, укрепляющие у будущих поколений чувство достоинства, или все же сохранить, если можно, жизнь сотен тысяч своих соотечественников, которые могут в своей жизни что-то сделать для себя, для своего государства, для своей нации, для своего народа? Я, честно говоря, не знаю ответа на этот вопрос. На примере идеологической кампании, развернутой в Польше по поводу юбилея Варшавского восстания, видно, что сакрализация, обожествление героики прошлого почему-то обязательно ведут к измене ценностям гуманизма, к забвению вопроса о человеческой цене подобного рода побед национального духа.
Пример нынешней Польши показывает, что консерваторы, придя к власти, обязательно будут использовать героику прошлого для укрепления легитимности своей собственной власти. Отсюда и речи президента Польши Дуды о том, что только в Польше партией «Право и справедливость» были воплощены идеалы героев Варшавского восстания о подлинной независимости страны. Нет смысла напоминать, что и в современной России сакрализация Победы 9 Мая откровенно используется для жесткого соединения действующей власти с национальными ценностями. И поэтому у нас в России сегодня те, кто против власти, обязательно русофобы.
Но мне почему-то кажется, что даже соблазны возвеличивания и сакрализации польской героики не могут лишить поляков здравого смысла, заставить их забыть о том, что нет ничего более ценного, чем жизнь человека, который приходит в этот мир всего один раз. Если поляки останутся верны заповедям Христа, то им не угрожает никакой национал-популизм, никакой радикал-консерватизм.
И на самом деле нет никаких серьезных препятствий для прихода современной Польши в современную Европу. Да, Польша, собственно, никуда из Европы, в отличие от нас, не уходила. Нация, которая действительно следует за христианским «Не убий!», за идеей морального равенства людей как божьих тварей, быстрее придет в Европу, к уважению к правам и свободам личности, чем, к примеру, российская нация, прошедшая семидесятилетнюю школу марксистского атеизма. И в этом причина, к несчастью, качественной разницы между судьбами поляков и русских. И именно по причине сохранения при власти коммунистов громадного влияния костела полякам, на самом деле, никакая декоммунизация не была нужна.
А трагедия России и русских состоит в том, что в своем атеизме и борьбе с религиозным чувством мы отравили ядом коммунизма основные инстинкты человечности. И оказалось (чего не понимали наши либералы!), что если нет морального климата, необходимого для декоммунизации, то нет и духовного климата для создания современного, свободного демократического общества. И чем больше будет у нас людей убежденных, что сталинский террор был оправдан, тем меньше у нас будет шансов когда-нибудь расстаться с нашим русским традиционным самодержавием. А самодержавие в XXI веке — это, на самом деле, дорога в никуда.
