Один из самых известных голкиперов в истории российского хоккея, обладатель Кубка Стэнли Николай Хабибулин встретился с российскими журналистами в ходе предсезонного турнира в Сочи, чтобы рассказать, чем занимался после завершения профессиональной карьеры, объяснить, чем для него стала история с тюремным заключением в Аризоне, и вспомнить сезон, который провел в казанском «Ак Барсе».
— Вы одна из самых загадочных фигур российского хоккея. Даже на Википедии указаны два варианта вашего отчества: Александрович и Иванович.
— Настоящее — Александрович! Странно, мне казалось, что эта ошибка уже была исправлена.
— На пять лет, с момента завершения карьеры, вы напрочь выпали из информационного поля. Чем занимались все это время?
— Когда завершил карьеру, у меня не было понимания, чем я хочу заниматься дальше. Так что, можно сказать, последние пять лет я обдумывал этот вопрос. Первое время вообще ничем не занимался: ходил в зал, тренировался, отдыхал, просто наслаждался безрежимным образом жизни. Первые пару лет, если честно, не хотелось ни хоккей смотреть, ни прикасаться к игровой форме. Но когда я приехал в Россию, то начал ходить на матчи КХЛ, и постепенно интерес вернулся. Понял, что хоккей мне нравится, что хочу передать накопленные знания.
— Трудно ли дался переезд в Россию после завершения карьеры?
— Не скажу, что мне тяжело было переезжать, Россия же цивилизованная страна. Это не 90-е годы, когда есть нечего было, сейчас всё доступно, так что не было желания вернуться в Америку.
— Как получилось, что вы решили вернуться в Россию? Вы вернулись навсегда?
— Навсегда или нет – жизнь покажет. Пока я здесь и готов работать. Просто в Аризоне, на самом деле, было скучновато. Когда ты играешь, приходишь в раздевалку, есть какое-то общение. Когда заканчиваешь, общение сходит на нет. И если ты не работаешь, быстро становится скучно.
— Сейчас вы живете в Екатеринбурге, неужели не было контактов с «Автомобилистом»?
— Не было. Видимо, позиции, на которые меня можно привлечь, заняты.
— А предложение от ФХР о работе давно поступило?
— Сначала я приезжал несколько раз в Сочи в центр «Сириус», чтобы поработать с детьми. У нас была одна лекция с вратарями, и я выходил на лед с ребятами по 14-15 лет. Потом (первый вице-президент ФХР) Роман Борисович Ротенберг мне позвонил, мы пообщались, и быстро всё сошлось. Теперь я тренер вратарей олимпийской сборной и курирую сборные U20, U18, U17 и U16.
— Не тяжело так распыляться?
— Посмотрим, я только приступил к работе. Надо будет понять, что происходит в каждой команде. Мне придется больше не тренировать, а общаться с тренерами, делиться своими соображениями, опытом. Полноценный тренер я только в олимпийской сборной.
– Вы стремитесь к каждодневной работе? Сейчас же у вас, получается, неполная занятость.
– На данном этапе первостепенная задача для меня – работа с олимпийской сборной на турнире в Сочи. Дальше уже сядем и будем смотреть расписание: будем интегрироваться и с молодежными, и юниорскими сборными. Думаю, работы у меня будет достаточно.
«Жалею, что ни разу не съездил на чемпионат мира»
— Кто вам больше нравится – Андрей Василевский или Сергей Бобровский?
— Тяжелый выбор. Василевский помоложе, габаритнее, если ему какие-то нюансы подточить, то он может еще добавить.
— Василевский потихоньку отбирает ваши рекорды в «Тампе»?
— Здорово, что наш российский вратарь ставит рекорды. «Тампа», конечно, не относится к шестерке команд с богатейшими традициями, но всё равно приятно, что он показывает такие результаты.
— За счет чего сейчас русская вратарская школа на подъеме?
— Это талант и целеустремленность ребят, на пути которых попались хорошие тренеры. Сейчас довольно много российских вратарей за океаном играет, это говорит о том, что у нас тоже умеют тренировать.
— Вам не хватило только победы на чемпионате мира, чтобы попасть в «Тройной золотой клуб». Не жалеете, что не ездили на эти турниры?
— Что есть, то есть. Если посмотреть назад, то в какой-то степени я жалею, что ни разу не съездил на чемпионат мира. Но, если честно, когда играешь целый сезон и полностью выкладываешься, то сил остается очень мало. Это довольно большая психологическая нагрузка, и у меня не было особого желания и драйва дальше продолжать сезон. Приезжать в сборную и играть вполсилы я не хотел, это не совсем справедливо по отношению к игрокам, тренерам и болельщикам команды.
— Тем не менее у вас хватает запоминающихся матчей в форме сборной. Для вас лучшая игра в сборной – это четвертьфинал с чехами на Олимпиаде-2002?
— В сборной я не так часто появлялся, поэтому матчей этих не так уж и много. Думаю, я бы поставил тот матч в топ-3 за всю карьеру и по игре, и по значимости, и по результату.
— А какие еще два?
— В мой второй сезон в НХЛ мы играли в Детройте, как раз там была наша «Русская пятерка». Мы проигрывали 1-3 в серии, и все уже нас списали, а мы приехали и обыграли их там, причем по броскам у «Детройта» было за 50, а у нас – 18 или 19.
— Третий матч в вашем топе?
— Седьмая игра финала Кубка Стэнли-2004 с «Калгари», когда мы выиграли при домашних трибунах такой почетный трофей. Работы в том матче у меня было немного, но игра настолько значимая, что такое не может забыться.
— Сколько раз вы пересматривали свои любимые матчи?
— Когда играл, частенько пересматривал. Если что-то не получается и нужны позитивные эмоции, включаешь, смотришь.
— А после карьеры?
— Один раз смотрел матч с чехами. Случайно вылетел мне в YouTube, я нажал и на два часа залип.
«Мне будто кто-то сказал сверху: «Давай-ка, пора тебе задуматься»
— Вы завершили карьеру из-за проблем со здоровьем? Что-то с сердцем?
— Нет, с сердцем нормально всё было. Завершил карьеру в «Чикаго», потому что получил травму и выбыл до конца сезона. Когда выздоровел, предложений не поступило. Подумал, что в 41 год можно и закончить.
— А шанс стать тренером в Северной Америке был? Или русских тренеров там не ждут?
— Не мне судить, ждут или нет. Если честно, я просто не пытался. Но если посмотреть на все клубы НХЛ, русских не так уж и много там работает.
— Когда вы играли, ходило много разговоров о вашем непростом характере, принципиальности.
— Я не конфликтный человек, я люблю договариваться. Но если что-то не так, то всегда держу позицию.
— Известно, что вы покупали дорогие машины за двести-триста тысяч долларов. Вам не жалко, что вы тратили такие суммы?
— Если человек заработал сам, заработал своим трудом, умом, потом, он вправе распоряжаться деньгами так, как посчитает нужным. Здесь не может быть вопросов.
— Что за черный «Феррари» у вас был, за рулем которого вас поймали в 2010 году выпившим?
— (Улыбается) Самый дешевый «Феррари».
— Они дешевыми не бывают.
— (Смеется) Самый дешевый из недешевых «Феррари». «Феррари Калифорния». Нехороший был опыт с ней, но всё равно это хороший урок.
— Ваш агент по России Юрий Николаев утверждал, что вы вообще ничего не пили тогда.
— Это не совсем так, конечно. Там же всё просто: меня отвезли на экспертизу, взяли кровь — тут уже не отвертишься.
— В США вы месяц отсидели в тюрьме за вождение в нетрезвом виде, в России за это вас максимум лишили бы прав. Вы бы хотели, чтобы у нас были такие строгие законы?
— Если честно, всё это было неприятно. Я через многое прошел за эти год-полтора. Это случилось в 2010 году, прошло девять лет, но всё равно люди об этом помнят. Но повторю, это был определенный урок для меня, будто сверху мне кто-то сказал: «Давай-ка, пора тебе задуматься». Этот случай напрочь у меня отбил всё желание даже глоток пива делать перед тем, как садиться за руль. Остановили за скорость, бог с ним. Но всё может хуже закончиться, можно попасть в аварию, можно покалечиться или, не дай бог, кого-то покалечить, кто-то погибнет. Если бы меня спросили, я бы ужесточил наказание в России за вождение в нетрезвом виде.
— Что за условия в аризонской тюрьме?
— Типичный палаточный городок, тенты. Жара стояла, август месяц, 38 градусов ночью, никаких кондиционеров. Так что приятного мало.
— Но вы могли уходить на тренировки днем?
— Да, с понедельника по пятницу это можно было делать. Там не было сильно криминальных личностей, никаких уголовников, только обычные люди, кто не платил алименты или был пойман на вождении в нетрезвом виде. Все могли уходить на работу.
— У вас же там автографы брали даже?
— (Улыбается) Было такое, да.
— Как на этот случай отреагировал «Эдмонтон», за который вы только-только начали выступать?
— Обычно клубы НХЛ никак не реагируют, принимают сдержанную позицию. Естественно, никому это не понравилось, но не было никакого предвзятого отношения со стороны тренеров, менеджеров, одноклубников. Все понимали, что это с каждым может случиться.
— А если бы это случилось с вами в «Тампе» Джона Тортореллы? Он бы мог бурно отреагировать?
— Вот он бы мог. Торторелла очень импульсивный человек, хотя вне льда очень добродушный. Когда дело касается команды, игры, то он бы мог отреагировать бурно, но потом бы остыл.
— Сергей Бобровский рассказывал, что у него доходило до словесных перепалок с Тортореллой. Вам приходилось кричать друг на друга?
— Я знаю, что Джон к этому нормально относится. Более того, мне иногда казалось, что он специально людей провоцирует, чтобы они ему какие-то гадости наговорили. Но я никогда не видел смысла что-то отвечать на такие нападки. Если он что-то говорил через прессу, это другое дело. Он частенько так делал. В таких случаях я соответственно тоже отвечал через репортеров, всё цивильно.
«Азаренко ничего мне не дарила, но это и не нужно было»
— Расскажите про Викторию Азаренко. Вы ее в 14 лет привезли к себе домой в Штаты, оплачивали ее тренировки. Вы тогда верили, что она станет топ-теннисисткой, которая будет выигрывать турниры Большого шлема?
— Этим занималась моя жена, я сам в теннисе не особо разбираюсь. У меня же дочь занималась теннисом, и мы подумали: было бы неплохо, чтобы они вместе росли. В то время Азаренко уже входила в топ-5 юниоров мира. Она жила у нас с 15 до 19 лет, так постепенно и дошла до первой строчки в мировом рейтинге.
— Вы сейчас продолжаете общаться?
— Мы давно не общались, если честно. Она повзрослела, потерялись связи. Но я периодически слежу, что там происходит. Не так часто она играет, как раньше, результаты не такие хорошие, но иногда я за ней смотрю.
— Может, Виктория вас финансово отблагодарила? Вы так много для нее сделали. Может, «Феррари» вам подарила?
— Нет, ничего не дарила, и не нужно было. Об этом речи не шло, никто ничего не ждал друг от друга. Так сразу было сказано.
— Немного про вашу легендарную забастовку. Вы хотели четыре миллиона долларов в год, а клуб предлагал три. В итоге вы пропустили два сезона и, по сути, потеряли шесть. Так получается?
— Не скажу, что потерял шесть, потому что в «Тампе» я подписал более выгодный контракт, в «Тампе» я выиграл Кубок Стэнли и подписал контракт еще лучше. Если бы я остался в «Финиксе», кто знает, что бы было? Всё к лучшему. Не вижу смысла смотреть на эту тему под таким углом. Даже если какие-то деньги и были потеряны, важнее, что не отступился от своей позиции. Во что я верил, то и доказал.
— Вы за два года забастовки были близки к тому, чтобы плюнуть и согласиться на условия клуба?
— Нет. Какой смысл? Если в чем-то сомневаешься, зачем тогда затевать?
— Еще одна интересная история – это Олимпиада 1992 года, когда вашу золотую медаль забрал Виктор Тихонов.
— В то время я еще не сыграл ни одного матча в чемпионате страны. Для меня до сих пор остается загадкой, как я попал на Олимпиаду. Я тогда не был заявлен ни на один матч, не сидел на скамейке. Мне было 19 лет, так что я не считал, что могу претендовать на эту медаль.
— Говорили, что Хабибулин не будет играть за сборную, пока ему не вернут медаль. Это правда?
— Никогда не ставил таких условий, не просил вернуть мне медаль. Просто Слава Фетисов посчитал, что так будет правильно, договорился с Рене Фазелем или кем-то еще. Как я понимаю, из олимпийского музея взяли медаль и вручили мне перед Олимпиадой в Солт-Лейк-Сити.
«В локаутный год мы на любой рейс садились как на последний»
— С Павлом Дацюком в Екатеринбурге общаетесь?
— Я не слишком хорошо его знаю, мы немного пересекались с ним в НХЛ, и когда он играл в Санкт-Петербурге.
— Вообще среди российских хоккеистов у вас есть друзья?
— Игорь Королев был моим самым близким другом. Много людей, с которыми я хорошо общаюсь, но настоящих друзей, наверное, не может быть много.
– О чем вы подумали, когда впервые услышали о трагедии в Ярославле?
– Сначала долго не мог поверить в это. Потом посмотрел новости… Не знаю, что тут сказать…
– Брэд Ричардс говорил, что в «Ак Барсе» вы летали на разваливающемся «кукурузнике». Страшно было?
– Немного. Было впечатление, что самолеты трещат по швам.
– Самый ужасный рейс помните?
– Мы на любой рейс садились как на последний… Летишь, всё трясется, полки отваливаются.
— Насколько вообще это было интересное приключение – игра за «Ак Барс» в локаутном сезоне-2004/05? Могла ли та команда выиграть титул? Или это был своего рода Матч звезд длиной в сезон?
— У нас был хороший подбор игроков, но команды у нас не получилось.
— Почему?
— Просто командой руководил неправильный человек.
— Билялетдинов — плохой тренер?
— Я не говорю, что Билялетдинов — плохой тренер. Думаю, ему нужны определенные игроки. Как мне показалось, он просто не знал, что делать с таким большим количеством звезд.
— Может, Россия тогда была не готова к таким звездным командам?
— Время выбирать не приходится. На самом деле, к Казани вопросов особо не было – мы жили в классной гостинице «Мираж», хорошая раздевалка была на арене, пусть она сама и была уже древней. Другое дело, когда едешь в другие города. Тут уже немножко шок был. Хотя лично я нормально всё воспринимал.
[rssless]
По материалам: rsport.ria.ru
[/rssless]