Для власти, строящей вертикаль не доверия, а подчинения, свободный интернет — не просто раздражитель, а угроза. Угроза, потому что он не поддаётся контролю в том же объёме, что телевидение, силовые структуры или избирательные комиссии. И именно поэтому с начала 2010-х в России началась системная зачистка цифрового пространства: от точечных блокировок — к строительству полноценного цифрового забора.
Формально всё началось с закона о «чёрных списках сайтов» в 2012 году. Тогда под предлогом борьбы с порнографией, экстремизмом и суицидальной пропагандой был запущен механизм Роскомнадзора, который с тех пор стал главным инструментом цифровой цензуры. Со временем критерии расширялись — от запрета на «фейки» до дискредитации армии, а сами блокировки стали всё менее юридически обоснованными и всё более массовыми. Уже в 2024 году по оценке независимого проекта OONI, более 15 000 сайтов в России были недоступны по техническим или политическим причинам — от новостных ресурсов до VPN-сервисов.
VPN — это отдельная история. Изначально власть пыталась ограничиться запретом отдельных сервисов, но к 2023-2024 годам началась попытка создать целую инфраструктуру DPI (deep packet inspection) для выявления и блокировки VPN на уровне трафика. В школах, госучреждениях и частично даже на мобильной связи многие VPN просто перестали работать. Это не просто техническая борьба — это попытка закрыть людям окно в альтернативный мир, где можно читать не только RT и Первый канал.
Telegram — пример более сложного подхода. Его не смогли заблокировать в 2018 году, зато к 2020-м годам каналами начали управлять по-другому: через давление, «слияние» отдельных авторов с властной системой, негласные соглашения, вбросы и фабрики комментариев. Крупные патриотические каналы с сотнями тысяч подписчиков стали частью пропагандистской экосистемы. А независимые — всё чаще подвергаются атакам, уголовным делам и маргинализации.
Что касается YouTube и TikTok — попытки на них воздействовать были многоуровневыми. В 2021 году Россия начала требовать удаления «экстремистских материалов», блокировать отдельные каналы (например, Navalny LIVE), а TikTok и вовсе был вынужден ограничить загрузку контента из России после начала войны. Речь идёт не о борьбе с «разложением», как пытаются подать чиновники, а о борьбе с альтернативной картиной мира. Власть понимает: подросток, который посмотрел пару видео с фронта или разоблачения коррупции, — уже не тот, кому легко внушить через «Время покажет», что всё идёт по плану.
При этом в условиях жёсткой пропаганды именно независимые источники — будь то YouTube-расследования, региональные Telegram-каналы, сетевые СМИ или даже блоги в запрещённой в РФ Meta* — становятся спасательными шлюпками для миллионов. Люди в глубинке, журналисты в изгнании, студенты в вузах — все они ищут информацию в обход забора. Интернет делает возможным горизонтальный обмен смыслами, а значит — он несовместим с моделью, где истина спускается сверху.
Именно это и вызывает страх. Потому что даже при полной зачистке выборов и уличной политики, пока существует интернет, в России остаётся публичное пространство. Пространство, где ещё звучит сомнение, ирония, критика. Где можно не просто видеть альтернативу, но и обсуждать её. Власть боится интернета не из-за «угрозы безопасности», а потому что это единственное место, где ещё возможна неподконтрольная реальность.
