Коронавирус парализовал мировую экономику, подверг ее невиданному испытанию на прочность. Главным отягчающим фактором кризиса стала неопределенность: никто не знает, сколько продлится пандемия и чем в итоге обернется для человечества эта чудовищная передряга. Убытки от происходящего уже превысили ущерб от кризиса 2008 года и от терактов 11 сентября 2001-го, заявил генеральный секретарь Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) Хосе Анхель Гурриа. О наступившей глобальной рецессии возвестили крупнейшие инвестбанки Уолл-стрит Morgan Stanley и Goldman Sachs Group. Что касается России, то ей некуда деваться с терпящего бедствие общего корабля. Чего теперь нам ждать, насколько в действительности плохи дела, когда забрезжит свет в конце этого вирусно-экономического тоннеля — об этом в беседе с «365NEWS» рассуждает ведущий эксперт Центра политических технологий, помощник премьер-министра РФ в 1993–1998 годах Никита Масленников.
фото: AP
— По всей планете закрылись предприятия, школы, рестораны, магазины. Рухнули фондовые рынки. Порвались цепочки поставок. Остановились производство и авиасообщение. Обанкротились целые отрасли. Обесценилась нефть. Индекс деловой активности (PMI) в Европе упал до минимума с 1998 года. Мировой кризис — свершившийся факт, или специалистам нужны еще какие-то подтверждения?
— Судя по откровенно антикризисным мерам, синхронно предпринимаемым регуляторами шести стран Запада, мы оказались в ситуации конца 2008 года. Банк Канады, Банк Англии, Банк Японии, ЕЦБ, ФРС США и Швейцарский национальный банк стали предоставлять больше ликвидности в долларах по фиксированным валютным курсам в рамках так называемых своп-линий. Проще говоря, идет накачка рынков денежной массой и одновременно решается другая важная задача — погасить долларовый дефицит в глобальном финансовом хозяйстве, по ряду оценок достигающий $13 млрд. Да, мы все вползли в техническую рецессию, дело лишь за формальными статистическими подтверждениями. Показатель мирового ВВП по первому кварталу станет известен в середине апреля. А по итогам полугодия экономики США, Еврозоны, Японии и Китая (впервые с 1976 года) наверняка уйдут в отрицательную зону. Второй квартал, на который придется пик пандемии, будет самым тяжелым для всех. Именно в этот период темпы роста российского ВВП резко снизятся — с умеренных 2,3% (по итогам января-февраля) до ноля. По оценке Торгово-промышленной палаты, если не будет оживления спроса, то до середины лета дотянет лишь каждая третья компания в сфере малого и среднего бизнеса — таковых в России зарегистрировано около 6 млн. Остальные обанкротятся.
— Можно ли сказать, что под прежним развитием российской экономики подведена черта и теперь нам остается думать лишь о выживании, а не о развитии?
— Конечно, это абсолютно новая для нас реальность, но она не нагрянула к нам нежданно-негаданно. Всегда существовали стресс-сценарии, в том числе у ЦБ, согласно которым цены на нефть устойчиво, на несколько кварталов падают ниже $20–25 за баррель. Отменяет ли это обстоятельство сложившуюся в России модель экономического развития? Нет. Я был бы счастлив, если бы оно отменило многое из того, что есть — запредельную долю госсектора, отсутствие конкуренции и комфортного инвестиционного климата, силовое давление на бизнес. Но оснований для этого, увы, нет. Тем не менее в новых условиях мы не можем себе позволить топтаться на месте и заниматься просто выживанием. Это прямой путь к экономической деградации. Надо двигаться вперед. У России есть немалый антикризисный потенциал, его нельзя недооценивать. Нельзя допустить, чтобы бизнес съежился до критических размеров в таких секторах, как транспортные услуги, авиаперевозки, туризм, ресторанно-гостиничный сектор, малое и среднее предпринимательство. Все они требуют поддержки, поэтому нацпроекты, связанные с госинвестициями в эти сферы, будут играть однозначно позитивную, антикризисную роль.
Вместе с тем хотелось бы, чтобы новая реальность запустила механизмы формирования политической воли. Мы должны реализовывать свою структурную повестку, развивать конкуренцию на нашем экономическом пространстве, сокращать долю госкомпаний, максимально диверсифицировать экономику. Нефтекризис показал, до чего нас способна довести текущая сырьевая модель.
— Но позволит ли России развиваться хоть как-то нефть стоимостью $20 за баррель?
— Ну не бывает ничего вечного под луной. Меняется все — и цены, и ценовые коридоры; рано или поздно пандемия коронавируса пройдет свой пик. Не переоценивая свои возможности и не впадая в избыточную оптимистическую эйфорию, мы должны понять, насколько нам хватит своих ресурсов, чтобы, адаптируясь к мировому кризису, выходить на рубежи, на цели, поставленные к 2024 году. Они-то не отменяются. Если к июню пандемия пойдет на спад, то вторая половина года откроет некие перспективы и для мировой, и для нашей экономики. Если нефтяные цены выйдут на среднегодовой уровень хотя бы в $40, это уже будет большое подспорье для нас. Пока еще сохраняется надежда, что рецессия будет не столь продолжительной и глубокой, как в 2008–2009 годах. Впрочем, великий микробиолог Роберт Кох говорил, что пандемии способны растягиваться на два года. Что ж, тогда это будет совершенно иная глобальная экономика, иная реальность, иные механизмы общечеловеческой солидарности.
— Согласны ли вы с утверждением Минфина, по которому средств Фонда национального благосостояния хватит на покрытие выпадающих доходов от низких нефтяных цен в течение 6–10 лет?
— Сначала Минфин определил, что нефтегазовые доходы просядут на сумму в 2 трлн рублей, а буквально через неделю ведомство скорректировало свою оценку до 3 трлн. Так что все эти оценки будут меняться еще не раз. В январе-феврале бюджетные расходы выросли примерно на четверть по сравнению с показателем за тот же период прошлого года. Если бы этого не было, мы бы сейчас гораздо острее ощущали падение цен на нефть и курсовые колебания. ФНБ представляет собой стратегический ресурс в виде 7,3% ВВП, и это не слишком много. Новых поступлений в Фонд вряд ли стоит ожидать. Имеющихся в нем средств хватит максимум на два года — причем при очень жесткой экономии. От инвестирования в инфраструктурные проекты придется отказаться. ФНБ — это важнейший страховой механизм, позволяющий финансировать, в том числе, национальную систему соцподдержки. Вообще, хватает и других вопросов. Например, сколько денег нужно тратить на валютные интервенции, чтобы поддержать рубль на устойчивом уровне, условно говоря, 80 рублей за доллар и 85 за евро? Кроме того, продавая валюту, наши денежные власти тем самым финансируют дефицит бюджета.
— У правительства есть антикризисный план, предполагающий, в частности, создание спецфонда в 300 млрд руб., в том числе за счет оптимизации бюджетных расходов. Предусматривается также отсрочка налоговых платежей для сфер туризма и авиаперевозок. Кроме того, будут компенсироваться доходы людей, оказавшихся на карантине. Насколько адекватны эти меры? Что еще могли бы предпринять власти?
— Ситуация меняется каждый день и каждый час. В этом смысле правительственный план — некая контурная карта, эскиз, набросок. В нем обозначены только направления: будем помогать тем, кто в этом особенно нуждается, будем расширять зоны поддержки. Кому конкретно — покажет время и развитие событий. 300 млрд рублей — это, строго говоря, резервный фонд правительства, прямые расходы на борьбу с коронавирусом и устранение последствий пандемии. Там прописаны больничные листы, срочная помощь авиаперевозчикам, которые начинают банкротиться, и другие первоочередные шаги. Сегодня весь бюджет, все финансовые источники, что находятся в распоряжении государства, становятся, по сути, антикризисными. В проекте записано, что ЦБ будет продавать валюту, ослаблять надзорные требования в отношении кредитования наиболее пострадавших компаний. Не исключаю, что в дальнейшем придется пойти на повторение мер, которые были предприняты в ходе кризиса 2008 года. Тогда власти сразу стали снижать налог на прибыль, а уже потом его восстанавливали. Может быть, придется делать то же самое по страховым взносам, уменьшая ставки и одновременно вытаскивая бизнесы из теневого сектора в белый.
С другой стороны, надо присматриваться к действиям других государств. Скажем, в Великобритании объявлен пакет стимулирующих мер объемом в 15% ВВП, на сумму в 30 млрд фунтов стерлингов. Интересно, удастся ли им поддержать и бизнес, и население? В США антикризисный пакет на $850 млрд предусматривает временную приостановку уплаты подоходного налога, целевые субсидии для граждан. Если в Америке разразится полномасштабная рецессия, львиная доля средств уйдет на помощь безработным. Однако цена этого вопроса — колоссальный бюджетный дефицит. Вариантов с красивыми предложениями в мире огромное множество, просто надо четко себе представлять последствия, в том числе для финансовой стабильности. Мы не можем себе позволить подорвать устойчивость экономического развития.
— Действительно ли, как заявляет глава Минфина Антон Силуанов, имеющиеся бюджетные ресурсы позволят выполнить все социальные обязательства и поручения президента по итогам послания Федеральному собранию?
— Пока на социальные обязательства денег хватает. Другое дело, что финансирование будет чуть-чуть сдвинуто во времени. Силуанов сказал также, что меры по президентскому посланию начнут финансироваться с июля. К этому моменту у нас будет какая-то ясность по пику пандемии. Нынешний год не дает пока оснований для паники. Хотя он порождает массу головной боли в связи с тем, что придется потратить больше, чем планировали, чем хотелось. Просто — чтобы удерживать экономическую ситуацию в устойчивых параметрах.
— Что произойдет с доходами населения?
— Они напрямую связаны с темпами экономического роста. Если последние будут стремиться к нулю, то доходы, естественно, упадут на 1–1,5%. Если экономика просядет на 1,5–2%, тогда доходы потеряют 3–4%. В самом лучшем случае мы стабилизируемся на прошлогоднем уровне. То же самое — по реальным заработным платам, откуда им расти? Здесь рабочий ориентир — 0–0,5%, но можем соскочить и ниже. Пока нет формального, статистического подтверждения кризиса, никто не может спрогнозировать параметры ВВП в 2020 году. Ясно лишь, что макроэкономический прогноз безнадежно устарел. Темпы роста мы всегда считаем позже, а доходы населения — они здесь и сейчас. Нужно поддерживать жизнеобеспечение людей, поэтому придется прибегнуть к превентивным мерам. Задача на ближайший год — не допустить роста числа россиян с доходами ниже прожиточного минимума. Если правительство этого добьется, уже будет большой успех.
— Сообщения о распространении коронавируса вызвали в России потребительскую панику: народ опустошил полки магазинов, принялся лихорадочно менять рубли на доллары и евро. Оправдана ли такая реакция, и что вы, со своей стороны, могли бы посоветовать среднестатистическому потребителю?
— У такого поведения много корней. Люди реагируют на информацию спонтанно, не делая попыток разобраться, отделить «мух от котлет». Часто в топе интернет-поисковиков закрепляются откровенно фейковые новости, которые висят там в течение целого дня. Так было, например, с объявлением от 20 марта, что в Москве введут жесткий карантинный режим, чуть ли не с комендантским часом. Инстинкт самосохранения оборачивается паникой, подавляет рациональное мышление. Ну купили вы 20 пачек макарон, что с ними будете делать? А дальше что: помидоры, кетчуп, майонез? Так эти продукты долго не хранятся. Послушайте, если решили на что-то тратиться, подумайте лучше о бытовой технике, холодильниках, телевизорах. Обновите гардероб для детей. У антикризисной адаптации есть два ключевых направления — здоровье и образование. Тем более что сейчас открывается масса возможностей что-то получить дистанционно, какие-то новые знания, компетенции. Если цена барреля нефти упадет до $20, то как бы Центробанк не поддерживал курс рубля, доллар будет перескакивать через отметку 80. Не стоит и поспешно менять рубли на доллары — поверьте, через какое-то время американскую валюту придется продавать. Сегодня все события, все стрессовые ситуации спрессовываются буквально до нескольких часов, я это называю законом ускорения исторического времени. Но все это требует от нас решений не только быстрых, но и адекватных.
