Марина Славина, наш опытный специалист, решила поделиться с читателями трудными ценными знаниями. Она предложила методы для углубленного самопознания. Эта статья рекомендована к прочтению всем родителям и их выросшим детям.
Я вынашивала эту статью не один день. Настолько сложная и неподъемная тема, что даже мне, пережившей смерть и мамы, и супруга, сложно было к ней подступиться. Это реальная клиентская история, умноженная на опыт и наблюдения.
Дочь (назовем ее Любовь) сопротивлялась долго, наверное, лет десять держала оборону, чтобы не позволить матери переехать к ней в дом и мешать ее жизни. Матери — существа изобретательные. При всей их любви к взрослым детям, они манипулируют ими так, как ни каждый абьюзер. Хотя абъюзивная — один из самых токсичных типов матерей.
Сначала мать поменяла свою трехкомнатную квартиру на однушку, но в соседнем доме с дочерью. Что ж, это была ее квартира и ее право так сделать. Потом она предложила свои услуги по досмотру за подрастающей внучкой. И хотя у той была хорошая гувернантка, мать давила на экономию средств и свой полувековой педагогический опыт. Люба сдалась. Так у матери появился ключ от квартиры и беспрепятственный доступ в нее. Прошло 5 лет, дочь у Любы уехала учиться в другой город. А она поменяла работу. Новая была связана с длительными командировками. На время ее отсутствия мать полностью переселялась в Любину квартиру.
Однажды вернувшись, женщина обнаружила новые шторы на окнах и новые картины на стенах. Это было последней каплей, чтобы отстановить тотальное проникновение матери на территорию дочери. Разговор состоялся жесткий и о нарушении границ, и о недовольстве. И тут мать в одночасье начала болеть всем подряд. Конечно, в 90 лет оставаться здоровой трудно, но до этого разговора и отсечки она благополучно ходила и по магазинам, и по подругам, и даже в библиотеку за книгами.
Женщиной она была жесткой и властной, и в свои 90 приполной памяти и в адеквате. Любе пришлось оставить работу с командировками, чтобы помогать матери – возить ее по больницам, покупать и приносить продукты, готовить еду. Мать отказывалась от любой сторонней помощи, устраивала страшные истерики, закрывалась в квартире и не отвечала на звонки, если Люба что-то делала не так.
И это только цветочки, ягодки начались позже. Когда мать поняла, что никакими болячками она не сможет добиться переезда к дочери, она упала и сломала обе руки, заделавшись не только больной и старой, но и полностью немощной – ни трусы снять, ни ложку ко рту поднести. Так она добилась переезда к Любе.
Женщина пришла ко мне в терапию через неделю. Вымученная, сломленная, уставшая, на грани нервного срыва. За неделю мать в прямом и переносном смысле «выпила из нее все соки» и сказала, что она пришла к ней умирать, и больше она от нее не уйдет. А если Люба будет делать что-то не так, как ей нравится, то она тоже «сдохнет».
Что испытывает женщина в такой ситуации? Злость, ненависть, обида, страх, колоссальная вина. В списке чувств не было дочерней любви. Люба честно сказала, что не любила мать никогда. Боялась – да, уважала – да, была благодарна за помощь – конечно. Но любить не любила, и заставить себя не могла. На мой вопрос, могла ли бы она гипотетически, если бы ее каким-то чудом освободили от чувства вины, отправить маму в дом престарелых или в любое другое социальное учреждение, она категорически ответила «нет».
В ее заботе и уходе за матерью безусловно была любовь, та, о которой она не хотела говорить и думать, та, которая никак не сочеталась с отношением матери к ней. Но она была. И мы с ней это чувство в прямом смысле препарировали и разобрали. Для начала она разделила маму на просто маму и маму-человека, и рассказала о двух этих разных ипостасях. Они оказались не только не похожими между собой, а даже диаметрально противоположными.
Я предложила Любе закрыть глаза, представить маму и сказать ей слова любви. А человеку Екатерине Григорьевне написать письмо с претензиями и обидами, используя «я-сообщения». Когда клиентка разделила мать, ей стало легче дышать. На одной из сессий мощно сработала техника «горячего» стула. Женщина из роли матери рассказала о том, как она боится умирать, как боится оставить дочь одну, без своей поддержки и советов, как ей страшно оставаться в одиночестве у себя в квартире, и как ей трудно совладать со своим характером, ведь 90 лет она была не самым добрым, мягким и спокойным человеком.
Люба как будто новыми глазами посмотрела на женщину, вырастившую ее прекрасным человеком и матерью. Она увидела себя, не сумевшую вовремя обозначить границы, и по сути, до своего, уже пожилого возраста, оставалась под ее жестким контролем с регулярными докладами о своих передвижениях и действиях. Любой каприз и недовольство матери вызывали у нее страх и потребность загладить вину, сделав все, что надо маме.
Эти факты ее здорово отрезвили. Она выровнялась, стала спокойнее реагировать на материнские выпады, а в один из скандалов спокойно спросила у матери, любит ли она ее и любила ли когда-нибудь вообще. Это была провокация, к которой я ее готовила. И она сработала. Вместо крика и истерики злой старухи-мучительницы Люба увидела слабую, немощную, несчастную женщину, доживающую свой век на руках у любимой дочери. Екатерина Сергеевна плакала, просила прощения, рассказывала о своей тяжелой жизни и объясняла, как стала такой, какой стала. Там была своя, очень тяжелая история, связанная с отцом-садистом. Об этом Люба не знала вообще.
Чуть позже дочь написала матери письмо благодарности за все, что она сделала для нее. Я очень удивилась тому, что письмо было на трех страницах мелким почерком. Люба и сама удивилась. Оказалось, что мама всю жизнь так или и иначе помогала, поддерживала и даже спасала ее. Просто за той завесой жесткости, требовательности, бескомпромиссности и контроля, которыми все было завуалировано, добро рассмотреть трудно. Но можно. И Люба это сделала.
Прошло 4 месяца. Люба остается в терапии, потому что вопросов у нее к себе пока много, и не только про маму. Гипсы с рук матушки сняли, она начала время от времени ходить к себе в квартиру, скандалы стали реже, а истерики и проклятия в адрес дочери прекратились совсем. Люба очень хочет, чтобы мама пожила еще, ведь пока она жива, Люба – не первая перед Богом.
Жить вместе со своими больными стариками трудно, почти невозможно, они капризны и требовательны как дети. Но иногда просто нет выхода. И это правда. Тогда стоит искать внутри себя опоры, силы, воспоминания, благодарность, любовь и массу других инструментов, чтобы оставаться в ресурсе рядом с ними.
