Торгово-тарифное противостояние США и Китая, несмотря на некоторое внешнее снижение его остроты, остается экзистенциальной угрозой стабильности глобальной экономики. Для России ситуация чревата падением спроса на ключевые товары сырьевого экспорта и, вместе с тем, сулит ей новые рыночные возможности. Об этом мы поговорили с востоковедом, кандидатом экономических наук, заведующей кафедрой международного бизнеса Финансового университета при Правительстве РФ Мариной Амурской.
Pool Sputnik Kremlin/АР
тестовый баннер под заглавное изображение
«Большая игра вдолгую»
— США и Китай договорились временно, на 90 дней, снизить «взаимные» тарифы между двумя странами с фантастических 125% до вполне рабочих 10%. Значит ли это, что напряженность в отношениях — как торгово-экономических, так и политических — между Вашингтоном и Пекином начала спадать?
— Проблема имеет очень глубокие корни. Она связана с особенностями функционирования двух экономик — китайской и американской, а также с тем, что каждая страна видит в перспективе и хочет для себя. Основная цель Трампа — вернуть на территорию США те производственные мощности, которые были перенесены и в Китай после 1978 года, когда там стартовала программа экономических реформ, известная как «политика реформ и открытости». Сегодня Китай по факту уже не является «фабрикой мира», поскольку там вырос общий уровень жизни, да и труд перестал быть дешевым. В период ковида очень многие компании, в том числе мировые бренды, покинули Китай и перенесли свои производства в страны с намного более дешевой рабочей силой. Например, во Вьетнам и Малайзию.
То, что происходит сейчас между Вашингтоном и Пекином, — это большая игра вдолгую, во всяком случае, до окончания президентского срока Трампа точно. Идет закулисный торг, стороны выторговывают себе различные преференции — и по производственным мощностям, и по технологиям, и по экспорту-импорту отдельных видов продукции. Все это будет продолжаться, пока они не договорятся между собой по ключевым направлениям, поэтому ни о каком затишье речи нет. У Китая свой интерес: ему нужны рынки сбыта и сильные позиции с точки зрения технологического суверенитета. Если в 1980-е годы Китаю не хватало денег, то сейчас страна сама стала крупным международным инвестором.
— Очевидно, что Трампу удалось сломать институциональные рамки, существующие с послевоенных лет правила международной торговли (Rules-based-System). Наметился переход к системе, основанной на силе (Power-based-System). Какое место в ней может занять Китай?
— Прежние принципы международного договорного права, которые некогда легли в основу ВТО, сегодня по факту не работают. Подтверждением тому являются не только убойные для американо-китайских отношений торговые тарифы, но и масштабные санкции против России и Ирана. Китай сегодня — это одна из самых мощных экономик, в ряде сфер он абсолютный лидер, например, на его долю приходится порядка 70% мирового объема добычи редкоземельных металлов (РЗМ). Этим своим безоговорочно монопольным положением на рынке Китай пользуется, вводя ограничения на экспорт основных РЗМ: для поставки за пределы страны каждой партии требуется специальная лицензия, которую выдает Министерство коммерции КНР. Между тем американская промышленность очень сильно зависит от РЗМ.
Также Китай активно продвигает и финансирует свою космическую программу, практически все запуски кораблей на околоземную орбиту проходят удачно, и видно, что США проигрывают Китаю по ряду космических направлений. Китай — единственная страна в мире, обладающая полностью автономным циклом разработки и создания роботов. А если говорить о «зеленой» экономике, он лидирует, в частности, по объемам производства и по установленной мощности солнечных батарей. В целом Китаю действительно есть что ставить на кон. Я считаю, что в обозримой перспективе Пекин будет действовать с позиции силы и своих конкурентных преимуществ — технологических, финансовых и прочих.
— Может ли Китай занять для Европы то место, которое еще не так давно прочно занимали США?
— Очень показательно, как сейчас европейцы ведут себя по отношению к Китаю. Хотя на уровне ЕС вводятся ограничения на поставки тех же электромобилей, лидеры отдельных стран — членов альянса все чаще совершают визиты в Пекин — и государственные, и рангом ниже. Цель — наладить контакты именно двусторонние, на уровне каждой отдельной страны, а не в формате Евросоюз — Китай. И здесь присутствует даже определенный соревновательный момент: у кого получится лучше.
«Не надо строить иллюзий»
— Возможна ли в нынешних условиях торговых войн частичная переориентация китайского экспорта с американского рынка на российский?
— Да, конечно. Единственное: наша экономика в силу своих особенностей не способна сполна удовлетворить потребности Китая. Я бы смотрела шире: скорее можно говорить о переориентации на страны БРИКС. Но тут тоже есть свои особенности. Если примерно прикинуть, сколько процентов ВВП может потерять китайская экономика (в первом квартале 2025 года она выросла на 5,4% в годовом выражении) из-за резкого сворачивания сотрудничества с Америкой, это будет 1–1,5%. Полностью восполнить потери за счет БРИКС не удастся, здесь придется как-то дополнительно стимулировать внутренний спрос в Китае, который в последние годы настолько перестимулирован, что не все государственные меры срабатывают.
Что касается конкретно России, напрашивается сценарий с заменой европейских и американских поставщиков промышленного оборудования, которые ушли из нашей страны из-за санкций. На авторынке после ухода европейских и японских брендов образовалась достаточно большая ниша, которую активно заполняет китайский автопром. У нас таксопарки меняют автомобили на китайские, причем не только сегмента эконом и комфорт, но и бизнес-класса. Используются также люксовые марки типа Hongqi, на которых в Китае ездят члены ЦК КПК и просто состоятельные люди. Идут поставки китайской бытовой техники, одежды. Китайское медицинское оборудование, медикаменты оказались не хуже западных образцов.
— Как вы оцениваете нынешнее состояние торгово-экономических отношений между Пекином и Москвой? В каких сферах стороны достигли наибольшего прогресса именно за последние три года (с момента введения Западом санкций против РФ), в чем основные сложности?
— Прорывные направления хорошо известны. Важно, что удалось организовать и запустить китайские производства на территории России. Где-то уже имелся определенный задел, как, например, в случае с заводом Haier в Набережных Челнах: за последние три года они развернулись в колоссальных масштабах, роботизировали производственные процессы, принесли новые технологии. Из автопроизводств отмечу завод в Тульской области, а также в Калининграде, который выпускает целую серию китайских марок. Речь пока не идет о полном цикле: как правило, к нам пока привозят готовые модули и уже здесь производят сборку.
Если говорить о сельхозпродукции, в 2023–2025 годах мы стали намного больше закупать у Китая картофеля, томатов, фруктов, а Китай у России — мяса и полуфабрикатов из него, молока, сыров, меда, растительного масла и пшеницы. Объемы двусторонних поставок бьют рекорды. Причем за последние несколько лет очень много именно региональных производителей в РФ получили лицензии на поставки в Китай своей продукции.
Основная проблема и сдерживающий фактор — это взаиморасчеты. Их приходится проводить какими-то окольными путями, поскольку нас отключили от SWIFT, и поэтому многие китайские банки, опасаясь подпасть под вторичные санкции, не хотят иметь дело с Россией. Ситуация тяжелая, и, хотя она частично решается с помощью серых схем и оплаты встречными потоками, неофициальные механизмы часто пеленгуются, в том числе и китайскими структурами валютного контроля.
— Развивающееся партнерство Москвы и Пекина практически не отражается на активности китайских частных инвесторов, которые явно не горят желанием вкладывать в Россию свои деньги. Почему?
— В сложившейся практике взаимоотношений бизнесменов двух стран присутствует определенный момент, скажем так, регионального свойства. Север Китая традиционно тяготеет к сотрудничеству с РФ, он более дружелюбен и открыт к сотрудничеству, а с Югом дела обстоят иначе. При этом северные и северо-восточные районы на данный момент не столь развиты и богаты, как южные, с их свободными экономическими зонами и с бизнес-кругами, у которых сложились очень давние партнерские связи с коллегами в Европе, США, Австралии. Да, на Дальнем Востоке есть проекты в области сельского хозяйства, совместные научно-инвестиционные фонды, касающиеся, например, селекции каких-то видов растений. Но все это имеет не те масштабы, как хотелось бы.
— По информации Главного таможенного управления КНР, в январе–апреле Китай на 14,3% сократил объем импорта сырой нефти из РФ, до 32,3 млн тонн. С чем это связано?
— Прежде всего с замедлением китайских индустриальных мощностей, со снижением спроса на нефтепродукты — в силу общей перестройки экономики и ее перехода на «зеленые» рельсы. «Зеленая» энергетика возведена в стране в ранг божества, в этом отношении Китай совершил колоссальный прорыв, очень многие промышленные объекты переходят на альтернативные источники энергии. Это же касается городской инфраструктуры. Плюс в Китае закончился отопительный сезон, когда потребляется намного больше энергоресурсов, чем летом. Сейчас уже наступила тридцати-сорокаградусная жара.
— Тем не менее, несмотря на все проблемы, можно сказать, что Китай решающим образом поспособствовал смягчению беспрецедентно мощного санкционного нажима на Россию?
— Просто это ему выгодно. Не надо забывать, что в отношениях наших двух стран были очень тяжелые периоды. И сейчас Китай ведет себя предельно прагматично, и не надо строить иллюзии по поводу долгосрочной бескорыстной дружбы. Когда у России возникли трудности, китайская сторона не то чтобы подставила плечо, скорее предложила варианты, устраивающие не только Москву, но и Пекин. Конечно, Китай нас объективно выручил, когда наша сырьевая отрасль переориентировалась на потребности его рынка, что позволило избежать губительной для нее остановки добычи и экспорта углеводородов. Но речь идет о взаимовыгодном сотрудничестве в текущей конкретной ситуации — не менее, но и не более того.
— Существует мнение, что никакого равноправия в наших торговых отношениях нет: Россия попала в кабальную зависимость от Китая, который рассудочно воспользовался ее уязвимым положением в условиях санкций. Так ли это?
— Я бы так не говорила. Россия не стала сырьевым придатком Китая, как не была она таковым в отношении Европы. Если, например, взять ситуацию вокруг газопровода «Сила Сибири-2», очевидно, что наши переговорщики последовательно и вполне успешно отстаивает национальные интересы. Проект до сих пор находится в подвешенном состоянии именно потому, что мы уперлись по ключевым позициям, а не «прогнулись» перед Пекином.
«Неагрессивный национализм»
— На днях Еврокомиссия ухудшила прогноз по росту ВВП Китая в 2025 году до 4,1% с осенней оценки в 4,6%. В докладе сказано, что экономика КНР «сталкивается с беспрецедентными внешними препятствиями и сохраняющейся внутренней уязвимостью». Вы согласны с такой оценкой?
— Здесь есть зерно истины. В Китае наблюдается достаточно суровый кризис на рынке недвижимости. Некогда эта сфера была перекредитована, девелоперы настроили очень много жилплощади, офисных небоскребов. Все это по факту оказалось никому не нужно. При всей густонаселенности страны в ней есть города-призраки типа Ордоса (на севере) — с современной инфраструктурой, с новыми высотными домами, асфальтированными улицами, но почти без людей. Суровым вызовом остается и старение населения, хотя пока Китай удерживает первое место в мире (Индия наступает на пятки) по количеству трудоспособных граждан. С рождаемостью всё плохо. Таковы последствия государственной политики «одна семья — один ребенок», проводившейся с 1979-го по 2015-й. Сегодня разрешено иметь троих детей, проводятся меры по стимулированию рождаемости, но, увы, поезд ушел: в обозримой перспективе в Китае не случится беби-бум.
Плюс сформировался достаточно мощный средний класс, общество богатеет, цены растут, люди могут себе позволить более дорогие машины, более качественное образование, питание, одежду. Молодежь не торопится обзаводиться семьями, вместо этого строит карьеру. Проводится политика усиленной урбанизации, власти делают акцент на развитии крупных городских агломераций — драйверов экономического роста, типа Региона Большого Залива на юге страны, в дельте реки Жемчужная. Что касается потребительского спроса, государство пытается всячески его стимулировать, чтобы производственные процессы не угасали. Например, запущена программа по обмену старых вещей (в частности, бытовой техники) на новые с доплатой. Но подобные методы уже себя исчерпали, эффект от них становится все менее выраженным.
— Аналитики предупреждают, что долговременное замедление экономики Китая чревато падением мирового спроса и глобальной рецессией. Насколько эти опасения оправданны?
— Ответ лежит на поверхности. Китай — одна из крупнейших экономик мира, соответственно, чем она устойчивее и чем активнее развивается, тем лучше, спокойнее остальным. Если вспомнить азиатский кризис 1997 года, тогда наличие столь мощного системного фактора, как экономика Китая, во многом нивелировала кризисные явления во многих других азиатских странах. Соответственно, сейчас, при замедлении темпов роста китайского ВВП, то же самое будет происходить и с глобальным ВВП.
— Те представители дипломатических и бизнес-кругов, что имеют дело с китайскими партнерами, часто призывают учитывать их свойства национального характера, ментальность, идентичность. О чем тут идет речь?
— Я бы выделила черту, которой европейцы дали определение «неагрессивный национализм». Это отстаивание своих интересов, причем в достаточно напористом ключе, но в то же время без агрессии и лишних эмоций. Китайские переговорщики сложные и, мягко говоря, не очень гибкие. И тут есть момент коллективизма, общности, взаимовыручки, поддержки, чувства локтя. В этом — их сильная сторона. К примеру, за границей, на внешнем контуре китайские бизнесмены стараются держаться друг друга, а наши действуют достаточно разрозненно. Можно также вспомнить феномен «хуацяо» — выходцев из Китая, которые давно стали гражданами других стран, но продолжают помогать своей родине по зову сердца, инвестируют в ее экономику.
