25 сентября исполнится 10 лет со дня принятия Генеральной Ассамблеей ООН резолюции «Повестка дня в области устойчивого развития на период до 2030 года». Этот документ определил 17 глобальных целей устойчивого развития (ЦУР), которые, на мой взгляд, правильнее было бы назвать условиями достижения общей глобальной цели человечества: максимально возможного счастья для всех людей ныне живущих и будущих поколений.
Фото: Алексей Меринов
тестовый баннер под заглавное изображение
Все ЦУР можно условно разделить на три группы: социальные, экологические и управленческие. К социальным относятся повсеместная ликвидация нищеты и голода; улучшение питания, воды и санитарии; обеспечение здорового образа жизни, качественного образования, гендерного равенства, доступа к источникам энергии, полной, эффективной и достойной занятости, безопасности поселений; снижение неравенства внутри стран и между ними.
К экологическим — противодействие изменению климата; сохранение и рациональное использование мирового океана и морских ресурсов; защита и восстановление экосистем суши; реализация рациональных моделей потребления и производства.
К управленческим — содействие эффективному экономическому росту, созданию устойчивой инфраструктуры, индустриализации и внедрению инноваций; построение миролюбивых и открытых обществ; доступ к правосудию для всех; формирование эффективных институтов управления и активизация механизмов глобального партнерства.
Эта резолюция стала первым и до сего дня остается единственным международным актом, дающим правовое основание для систематической оценки продвижения разных стран по пути устойчивого развития и возможность предвидеть обострения болезненных для своей страны проблем и планировать их решение, что актуально не только для слаборазвитых стран, но и для высокоразвитых, включая Россию.
Кроме целей резолюция содержит 169 конкретизирующих их задач. Проиллюстрирую их двумя из семи задач достижения цели ликвидации нищеты, имеющими количественные показатели (всего в ООН определили 279 таких показателей).
Первая — обеспечить, чтобы никто и нигде не был вынужден жить на сумму менее 2,15 доллара США в день на человека (эту границу абсолютной бедности буквально только что Всемирный банк поднял с учетом инфляции до 3 долларов США). Международная статистика свидетельствует, что такие люди есть не только в самых бедных странах, но и в самых богатых — не менее двух на тысячу жителей.
3 доллара — это, по текущему курсу нашего Центробанка, примерно 240 рублей в день, или 7200 рублей в месяц. По данным Росстата, в 2024 году доходами до 7 тысяч рублей располагали в среднем 0,6% россиян, а в самых бедных регионах — Тыве, Ингушетии и Кабардино-Балкарии — доля таких была в 3–5 раз выше. Значит, в абсолютной бедности живут около миллиона наших сограждан, и задача вывести их из столь бедственного положения для России остается очень актуальной.
Вторая задача — сократить к 2030 году не менее чем вдвое долю людей, живущих ниже национальной черты бедности. Россия, похоже, справится с ней за пять лет до конца срока: в 2015 году доля тех, чьи доходы были ниже официального уровня бедности, составляла 13,5%, в 2024-м — 7,2%, почти вдвое меньше (при том, что этот уровень — среднедушевой прожиточный минимум в стране — поднялся за это время с 9,7 до 16,8 тысячи рублей).
На базе информационных ресурсов ООН и других международных организаций мне пока удалось проанализировать 20 показателей в области устойчивого развития, по которым имеются сопоставимые данные для многих стран. Что позволяет сравнить российские данные со средними значениями этих показателей по 12 странам — ключевым членам Организации экономического сотрудничества и развития: Австралии, Великобритании, Германии, Испании, Италии, Канаде, Португалии, США, Франции, Швейцарии, Швеции и Японии.
Помимо уже упомянутой доли населения ниже черты бедности это показатели недоедания, заболеваемости туберкулезом, материнской смертности при родах, задержки роста у детей, рождаемости среди девушек 15–19 лет, организованного обучения дошкольников, квалификации школьных учителей, распространенности курения, долей женщин в национальных парламентах и на руководящих должностях, доступности безопасного водоснабжения, нагрузки на водные ресурсы, безработицы, доли не работающей и не учащейся молодежи, неравенства доходов, доли оплаты труда наемных работников в ВВП, расходов на НИОКР, доли в ВВП продукции высокотехнологичных и наукоемких отраслей, доли исследователей в населении страны.
Как же выглядит по всем этим показателям Россия в сравнении с США и ОЭСР?
Доля населения, живущего за национальной чертой бедности, в России (7,2%) примерно на том же уровне, что и в США, но в 2,3 раза ниже ОЭСР (17%). Однако надо иметь в виду, что прожиточный минимум, определяющий эту черту, в России равнозначен 200 долларам, и это в десять меньше, чем в США, и в 5–8 раз меньше, чем в странах ОЭСР.
С заболеваемостью туберкулезом, который издавна считается спутником нищеты, картина, аналогичная бедности: на 100 тысяч жителей в России и США им болеют 2,6 человека, в ОЭСР 6,7.
А вот доля среди населения недоедающих у нас (3,8%) в полтора раза выше, чем в США и в ОЭСР. Еще хуже с задержкой роста среди детей до пяти лет: в ОЭСР ей подвержены 3,4% детей, в США 3,6%, в России 12,7% — более чем втрое выше. Оба эти показателя подтверждают, что российский прожиточный минимум не гарантирует питание, удовлетворяющее естественные потребности организма. За последние 10 лет прожиточный минимум вырос на 83%, но этого явно недостаточно, так что важнейшей обязанностью государства должно стать его скорейшее увеличение хотя бы до уровня Китая, где он составляет, в зависимости от региона, от 300 до 500 долларов.
Не меньше, чем в пище, люди нуждаются в воде. Доля населения, пользующегося услугами безопасного водоснабжения, в России составляет 96,9%, в США 97,5%, в ОЭСР 98,4. Кажется, это очень высокие показатели, и отстаем мы совсем немного. Однако тех, кто не обеспечен безопасной водой, у нас 3,1% против 2,5% в США и 1,6% в ОЭСР. И это 4,5 миллиона россиян, здоровью которых используемая вода причиняет вред.
Такое положение тем более нетерпимо, что уровень нагрузки на водные ресурсы (доля забора пресной воды в ее запасах) в нашей стране едва ли не самый низкий в мире: 1,35% (в США 28,2, в ОЭСР 14,0%). В Израиле, стране с нагрузкой на водные ресурсы не менее 80%, безопасным водоснабжением обеспечены 99,5% населения. Так что непреодолимых препятствий у нас быть не может, и безопасная вода для всех тоже должна стать для государства приоритетной задачей.
Что касается материнской смертности при родах, в России она составляет 10,6 на 100 тысяч родившихся живыми детей, что немного меньше средней в ОЭСР (9,0), но вдвое ниже, чем в США (21,1). А по числу родов на 1000 женщин от 15 до 19 лет Россия (13,4) почти совпадает с США, но более чем вдвое опережает ОЭСР.
По доле курящих среди лиц в возрасте от 15 лет Россия (29,2%) уже не так сильно отличается от США (24,3%) и ОЭСР (22,0%), как в начале 2000-х. Сработало у нас то же, что и в этих странах на несколько десятилетий раньше: с ростом достатка люди начинают больше ценить здоровье как необходимое условие ведения приятного им образа жизни. Думаю, определенную роль сыграло и установление высоких цен на табачные изделия и ограничений для курильщиков.
В организованных видах обучения в течение года до официального возраста поступления в школу в России участвуют 86,5% детей, в США 95,7%, в ОЭСР 92,9%. Видимо, профильным ведомствам стоит обратить внимание на недостаточно полное использование у нас этого ресурса подготовки к школе. Как и на тот факт, что доля учителей с минимальной требуемой квалификацией у нас 97,1%, тогда как «у них» 100%.
По показателям равноправия женщин картина неоднозначная. В России они занимают почти половину всех руководящих должностей (48,8%) — несколько больше, чем в США (42,6%), и в полтора раза больше, чем в ОЭСР (33,8%). Однако в «высшей лиге» — среди депутатов своих парламентов — их доля в России существенно меньше: 17,9% против 29,1% в США и 33,5% в ОЭСР.
Уровень безработицы у нас ниже, чем в США и в ОЭСР: 3,2% против 3,6 и 4,7. И доля молодежи от 15 до 24 лет, которая не работает и не учится, у нас тоже несколько ниже: 8,7% против 11,2% в США и 9,5% в ОЭСР.
По показателю доходного неравенства в стране (коэффициент Джини) мы достаточно близки: у России 40,5%, у США 41,3, у ОЭСР 36,2%.
А вот по доле в ВВП доходов наемных работников Россия отличается очень существенно: ее 40%, почти в полтора раза меньше 59% в США и 58% в ОЭСР. Это значит, что сравнивая объемы фактического потребления наемных работников в этих странах по среднедушевому ВВП, для нашей страны надо применять понижающий коэффициент 1,5.
Три последних показателя характеризуют научно-технический уровень стран: соотношение расходов на НИОКР с ВВП, доля в ВВП продукции высокотехнологичных и наукоемких отраслей и количество исследователей на миллион жителей. Увы, по всем трем мы отстаем, и очень сильно. По первому (у нас 1%) от США в 3,5 раза, от ОЭСР в 2,5 раза, по второму (у нас 22,2%) от обоих вдвое, по третьему (у нас 2,6 тысячи человек) от ОЭСР вдвое и от США на 60%.
Это мало что говорит о текущих возможностях страны (многие страны благополучно живут без заметной роли этой сферы), но определяет долгосрочные перспективы ее места в международном разделении труда и конкуренции. И это такая сфера, где отставание с годами становится необратимым. Думаю, точка невозврата близка, и готовность этого не допустить — тоже вопрос нашей ответственности перед детьми и внуками.
