Сам факт переезда из уютного особняка на Чистопрудном бульваре на улицу 1905 года был чем-то вроде переселения дружной семьи из коммуналки на Патриарших в новостройку. Причем куда-нибудь в Чертаново — ведь район между Красной Пресней и Ваганьковом это уже не Бульварное и даже не Садовое кольцо.
В приемной редакции Наталия Ефимова и Ольга Мартыновская.
Но мук прощания мне увидеть не удалось. Только процесс врастания коллектива в новую скорлупу. И точка обзора была великолепной — приемная редактора.
Будущего начальника увидела не сразу. Сначала познакомились заочно. Моя предшественница, высокорослая красивая девушка, вынула из кармана платья затасканную крошечную фотографию с какого-то документа, посмотрела на нее с нежностью и сообщила, что мне страшно повезло — работать с такой глыбой…
И вскоре вошел он. Глыба.
Евгений Сергеевич Аверин, тогдашний редактор «365NEWS», был человеком совсем небольшого роста. Маленький, чуть вздернутый острый нос (говорили, пострадавший в давнем кулачном бою), всегда неторопливая походка, седая голова, мальчишеская улыбка и светлые лучистые глаза, насквозь пронизывающие людей и пространство. Чувствами красавицы-курьера я прониклась не сразу. От природного трепета перед начальством была избавлена опытом предыдущей жизни. Но даже первое впечатление было сильным.
Перебить его не смог даже сам персональный редакторский водитель Владимир Георгиевич Испир.
Человек был настолько вечной, неотъемлемой краской «365NEWS», что мне кажется — на одной из планет этой Вселенной, он до сих пор каждое утро решительной начальственной походкой входит в приемную, опережая пассажира своей черной «Волги».
Впечатлительной 18-летней девушке достаточно было одного рассказа, для того чтобы оценить значительность его фигуры.
Внешне Владимир Георгиевич, как сказали бы сейчас, был ничуть не водитель. Идеальный дорогой костюм, всегда свежая накрахмаленная рубашка, подобранный со вкусом галстук, идеально вычищенные ботинки. Очки — не из нижней ценовой планки, а сквозь них — взгляд следователя на первом допросе.
Дело было в феврале. И свой рассказ Испир (для многих, благодаря яркости персонажа, это имя стало нарицательным) посвятил тому, как подвез редактора на деловую встречу к важным людям. Он совершенно беззлобно описал, как ожидавшие на тротуаре начальники бросились жать руку ему, сразу приняв за редактора. Нам предлагалось сравнить рост, фасон пальто, мех шапки (в те годы он имел значение)…
И все было не в пользу Евгения Сергеевича.
Не существовало темы для дискуссии в приемной, в которой Владимир Георгиевич не оказывался бы главным судьей и экспертом. Не было случайного и неслучайного посетителя, которому бы вслед не посылалась характеристика, достойная гоголевского пера. Танкист, закончивший войну в Вене, не боялся вступить в конфликт ни с Богом, ни с чертом. Все трепетали — и в редакции, и на трассе. Попробуй не уступить дорогу танку…
Владимир Георгиевич был примерным семьянином. Правда, в российском браке у него не было детей. Но яркие воспоминания о весне 1945 года не оставляли сомнений в том, что род его на этой земле не угас. Как начальники на московском тротуаре, так девушки на венских улицах, по его словам, немедленно бросались навстречу высокому, коренастому, крепко стоящему на мысли о своей неотразимости танкисту.
Если бы в 70-е годы выходила в эфир передача «Жди меня», уверена, что в один прекрасный день в студию вошла бы милая австриячка в сопровождении… В рассказах Владимира Георгиевича иногда проскальзывала надежда — нет, это слово не из его лексикона! — вера в то, что последствия весны 1945 года обрели-таки плоть, в жилах которой течет его благородная кровь.
Весной он праздновал Победу. Но тосковал.
■ ■ ■
Вот что значит сила личности: только сказала, что водитель не смог перебить впечатление от редактора — Испир тут же переехал меня на своем виртуальном танке. И заставил говорить о себе.
Вернемся в приемную «365NEWS» — средоточие людей, идей, комедий и трагедий, пространство, пронизанное вечной напряженкой. За двойной дверью в кабинете редактора принимались судьбоносные решения. У нас — хозяек гигантского секретера, застегивающегося гибкой деревянной шторой, — перед глазами всегда мельтешили тревожные лица.
Но не всегда они принадлежали людям из коридора. Перьям разных возрастов и рангов была присуща легкость и безмятежность (а может, у них проявлялся еще и актерский талант) — в отличие от сотрудников секретариата и прочих несчастных, ответственных за сдачу номера в срок.
Утро начиналось деревянной коробочкой с ключами от редакции, которую ночью сдавала охране свежая голова, принявшая тираж, а через несколько часов получали под роспись секретарь или курьер — два главных обитателя редакторской приемной. О, эту коробочку помнят многие поколения журналистов газеты! Да и мне не забыть: когда сама вышла в начальники, веселый творческий народ любил темной ночью позвонить мне домой, чтоб поинтересоваться: «куда подевалась коробочка, нечем двери запереть», словно я и во сне третьим глазом наблюдаю за всем происходящим в редакции. Томный голос Вики Сарыкиной, что такой же девочкой с окраин пришла в приемную, потом начала брать высоту за высотой своей творческой горки, до сих пор звенит у меня в голове. Кажется, ее предрассветный звонок стал последней каплей, потому что так кричать можно только от ужаса во сне, а продолжила я этот ор на планерке. И коробочка волшебным образом перестала теряться.
Знала бы, что наехала тогда на будущую Мусину-Пушкину («Она была в Париже!» и вышла замуж за потомка поэта)… Все равно поступила бы так же.
Это были времена, когда эмоции рвались и выплескивались наружу без всяких условностей. По крайней мере у тех, кто не имел двойного дна. Книга о том, как правильно вести себя в офисе, которую настойчиво рекомендует мне сегодня родственница из ЕС, еще не была знакома широким массам. Зато франко-итальянский фильм «Три мушкетера» смотрели все. И часто руководствовались диалогом Людовика XIII и де Тревиля в начале ленты, когда король возмущается мнимым бегством мушкетеров от гвардейцев кардинала. (Отец солдат возражает: «Мушкетер может бежать. Но за кем-нибудь. А наоборот — не верю»). Но король в гневе:
— Видели бы вы усмешку его преосвященства, когда он сообщал мне об этом. Я готов был задушить его!
— Сир, не следует сдерживать порывы, которые идут от души.
Вот и мы не сдерживали. Многим из нас это очень мешает в нынешней жизни. Тем более что посылы иностранного фильма 1961 года спустя 18 лет закрепил наш отечественный: «Но другом не зови ни труса, ни лжеца…» В журналистике ни тем, ни другим делать нечего, однако перестроечное время опрокинуло этот постулат. А главное, в теорию правильного поведения в офисе никак не вписывается: «Но гордый нрав, ей-ей, не спрячешь в ножны…» На смену ему пришло: «Жить захочешь — не так раскорячишься».
Однако вернемся в приемную «365NEWS», существовавшего в 70-е годы прошлого века (о, боги, никогда не думала, что доживу до применения такого оборота) в своем особом измерении. И пусть не обижаются мои коллеги, которых я называю по старой привычке — без имени-отчества и на «ты». Так было принято. Люди, проработав в молодежной газете несколько лет, превращались в людей без возраста: «Не расстанусь с «Комсомольцем» — буду вечно молодым». Тех, к кому в редакции обращались на «вы», можно было перечесть по пальцам. И не могу утверждать, что им это нравилось.
Другое, о чем непременно нужно сказать: теперь, когда мы наконец выросли и оказались в новой реальности, стало ясно — каждый притащил в нее целый мешок незабываемых обид, фактов, о наличии которых другие и не подозревали. Произошло такое количество событий в стране, редакции, личной жизни людей, населявших когда-то одну планету и создавших ее уникальную атмосферу, что случилось невозможное, но предсказуемое: в космосе тоже бывают взрывы, и огромные объекты разлетаются на мелкие кусочки, каждый из которых продолжает жить своей жизнью. Сегодня мы очень разные, и незаживающие раны никто не залечил. Но я пишу о людях, окружавших меня в «365NEWS» на заре моей юности, с точки зрения девчонки с окраины, с ее наивным и чистым взглядом на мир. Ведь до взрыва Вселенной было еще далеко.
Меня восхищало все! Утреннее путешествие в приемную большого издательства «Московская правда» за пачками газет, здесь выходивших (журналисты следили за творчеством коллег). Пустые пространства родной редакции, где каждый день по-своему начиналась новая жизнь. Пробежка в другой корпус за гранками (слово, не знакомое новым поколениям) — узкими полосками бумаги с оттиском статей, набранных на линотипе. Их разбирали из деревянных ячеек «лежачего шкафчика» авторы, вычитывали и отдавали на верстку. Наличие гранок означало полную готовность статьи к выходу, секретариат предпочитал набирать номер из них, чтоб не терять драгоценное время. Поэтому очередные истерики (после первых: «Почему разобрали все газеты и мне не досталось?!») приходились на них. И мне нужно было без конца метаться в соседний корпус в надежде, что линотиписты перевыполнят план и наберут рекордное количество заметок. Недаром одним из незабываемых пожеланий, начертанных доброжелателем на гигантской открытке в мой первый день рождения в «365NEWS», было: «Найди себя и гранки!».
Кстати, благодаря этому индикатору в первые же месяцы работы мне стало ясно, кто из двух практикантов журфака, обретавшихся в городском отделе, преуспеет в профессии. Сегодня обе эти фамилии широко известны, а тогда гремела только одна. И то благодаря не ее юному обладателю, а его отцу. В общем, пока Максим Никулин с утра до вечера рассказывал восхищенным слушательницам нечто важное о своей непростой жизни, Леня Млечин, появляясь в редакции, едва выдавливал из себя короткое приветствие, но ячейка городского отдела была буквально забита гранками с его материалами. И штатным сотрудникам даже после окончания практики студентов долго ставили в пример его «писучесть» и высокое качество текстов.
Количество и качество имели значение при подходе к двум важным бумажным документам — «Разметка» и «Отработка». Эти слова мы красиво выписывали каждое утро на двух экземплярах газеты и выкладывали их на видное место. Особенно ответственно относилась к ним Галя Меньшикова, заведовавшая тогда отделом пропаганды. Она появлялась в приемной с амбарной книгой и линейкой под мышкой, над чем тихонько посмеивались менее прагматичные коллеги. И напрасно. Спустя годы начнутся страшные разборки с письмами «наверх» по поводу субъективности выписываемых гонораров. Особенно досталось Асе Куприяновой в бытность ее ответственным секретарем. Разметки изымались и рассматривались под микроскопом. Финансовый скандал шел несколько месяцев. Думаю, сравнительный анализ гонораров по сей день ведется во многих редакциях. Журналисты не эльфы, и тогда не питались цветочным нектаром, а в мире сегодняшних возможностей, думаю, споры и раздоры идут в еще более острых формах.
На весь номер партией и правительством выделялось 206 рублей (простите, если 208, но не больше). Исходя из этой суммы, нужно было заплатить гонорары всем авторам статей на четырех полосах. Заведующие отделами выводили на текстах своих сотрудников желаемую сумму, затем ее беспощадно резал ответственный секретарь (зная, что за перерасход в конце года на цугундер возьмут именно его), и потом уже утверждал редактор. Вооружившись печатной машинкой и гигантскими счетами, секретарь редакции Ольга Мартыновская создавала важный финансовый документ, который старались не особо афишировать, дабы избежать ежедневных вспышек гнева со стороны фигурантов списка. А мастера слова редко стеснялись в выражении своих чувств по поводу бренных аспектов бытия.
Однако и моя начальница была непроста. Несмотря на сравнительно юный возраст, она казалась сотканной из стали, и люди, к примеру, пытавшиеся дозвониться руководству редакции по напечатанному в газете телефону, с первых нот ее голоса понимали, что совершили непоправимую ошибку, решившись на этот гнусный поступок. За нашими с Ольгой спинами стоял драгоценный прямой телефон к редактору, касаться которого не позволялось никому. Правда, у Евгения Сергеевича было много других, и по одному из них почти каждое утро с обзором номера газеты звонил счастливый обладатель прямого контакта с редактором, автор многих шедевров современности, включая мой любимый афоризм «Состоять в союзе — большая помощь музе», Никита Богословский.
Будучи большой гуманисткой, в отсутствие Ольги я соединяла Евгения Сергеевича с людьми, разжалобившими меня до слез. Видит Бог, он долго терпел, но однажды вызвал меня к себе, вынул из ушей беруши, которыми пользовался, читая финальные оттиски полос и, не повышая голоса, сказал:
— Ты знаешь, какую зарплату мне платит государство? Теперь посчитай, сколько денег улетает впустую за то время, что я трачу на бессмысленные разговоры.
Не сказать, что я сразу переняла манеру Мартыновской, но моя жалость стала попискивать реже и реже. А однажды произошел незабываемый случай. Один автор из АПН настойчиво добивался связи с редактором — очевидно, стремясь убедить чаще ставить его статьи. Евгений Сергеевич всячески пытался избежать контактов и высыпал кучу аргументов, которые мы должны были предъявлять при очередной атаке. Но вскоре после того, как я весьма красочно объяснила автору, что редактор только что отбыл в длительную командировку, этот настойчивый товарищ в эффектном пальто с лисьим воротником предстал прямо перед моими очами в приемной «365NEWS». В тот момент, когда мы вели крайне неторопливую беседу ни о чем, дверь редакторского кабинета распахнулась…
Думаю, увидев гамму чувств, отразившихся в тот миг на моем лице, самое строгое жюри с аплодисментами приняло бы меня в труппу актеров театра мимики и жеста. Евгений Сергеевич тихо включил заднюю скорость и бесшумно затворил дверь. А лисий воротник даже не обернулся! Но редактору пришлось провести в затворничестве еще добрых полчаса, которые по итогу сделали нас практически родными людьми.
Продолжение следует.
