Ей поменяли фамилию, имя, отчество, национальность и дату рождения. Вместе с новыми анкетными данными она получила иную жизнь, счастливую, согретую любовью и заботой, но совсем не ту, которая ей была предначертана.
Только в 36 лет, когда у нее самой уже было двое детей, Татьяна Байбазарова из Уфы узнала свою подноготную, и эта правда оказалась ошеломительной.
Сейчас она ни о чем не жалеет, потому что надо было открыть все скобки, убрать многоточия и поставить точку в этой истории, чтобы получить ответ на самый важный вопрос: кто я?
фото: Из личного архива
Татьяна Байбазарова.
В приемную семью Таня попала, когда ей исполнилось два месяца. Люди, ставшие ее родителями, решили сохранить все в тайне, хотя это был секрет Полишинеля: родственники, друзья и коллеги знали, что Инна и Владимир Журавлевы удочерили девочку.
Когда им неожиданно сообщили, что появился хороший, здоровый ребенок-отказник, они не успели подготовиться к созданию легенды: решение принималось экстренно. Поэтому скрыть это было невозможно.
Но среди тех, кто был в курсе, к счастью, не нашлось ни одного, кто выдал бы Тане, что она неродная дочь. Но она с раннего детства на каком-то подсознательном уровне это ощущала.
И дело было не только в разительных внешних различиях. Таня — натуральная блондинка, а родители темноволосые, особенно папа — черноглазый брюнет. У Тани глаза голубые, как у мамы. Еще они совпадали в росте и размере ноги. На этом сходство заканчивалось.
А по характеру и темпераменту вообще ничего общего не просматривалось. Родители были мягкими, спокойными людьми, избегавшими любых конфликтов, а Таня — взрывная, несдержанная, из тех, кто рубит сплеча. Потом она узнала эти черты в своем биологическом отце.
— Интересно, что чужие люди все равно находили в нас сходство. Меня все называли папиной дочкой, — с улыбкой говорит Татьяна. — С папой связаны самые яркие воспоминания детства. Мама — известный в городе врач-гематолог, с утра до ночи пропадала в больнице. А папа всегда был рядом. Он научил меня кататься на лыжах и на коньках, за руль в восемь лет посадил! Он часто брал меня на работу, на какие-то детские утренники. Помню, как незнакомые женщины меня обступали и говорили: вылитый папа! Но во мне бродили смутные сомнения. Сложно объяснить рационально. Скажу честно: это всегда очень чувствуется. Потом уже мамина подруга мне рассказала, что я с трех лет мучила родителей вопросом: почему вы такие, а я другая?
В семейном альбоме много черно-белых фотографий красивой светловолосой девочки. Папа снимал любимую дочку, потом проявлял пленку, печатал снимки. Нет только фотографий из роддома.
— Были недомолвки, чувствовалась недосказанность, — делится Татьяна. — Например, я спрашивала маму, в каком роддоме я появилась на свет, и почти всегда следовало минутное замешательство, а лишь потом ответ. Меня интересовало, с каким весом и ростом я родилась. Эти невинные вопросы всякий раз вводили маму в какой-то ступор.
…Слушаю ее и думаю: неужели номер роддома имеет значение? «Но вы же знаете, в каком роддоме родились?» — парирует Таня, и тут до меня доходит, что она абсолютно права. Это действительно не мелочь, а скорее одна из деталей, без которых вся конструкции семьи становится шаткой.
— Я чувствовала мамину тревогу, напряженность, когда затрагивала эти темы, — говорит Татьяна. — Ощущала какие-то негласные семейные табу, и это смущало сильнее, чем, к примеру, возраст родителей. Получалось, что мама родила меня в 42 года, а папе было 44. Понимаю, что порой и родные дети ощущают свою непохожесть, но, наверное, у них это происходит как-то иначе. Двоюродная сестра недавно призналась, что сама еще в детстве обо всем догадалась. Она мне сказала: Таня, ты была другая!
Мысли наплывали и таяли. Думать о «белых пятнах» ей не хотелось, тем более что жизнь была безоблачной. Слишком сильно ее любили и поддерживали во всем. Только в выборе будущей профессии мягко и настойчиво настояли на своем: Таня должна стать врачом, а ей хотелось учиться на переводчика, потому что легко давались иностранные языки. Потом она узнает, что ее биологическая мать — переводчик.
■ ■ ■
Ее родители ушли из жизни один за другим, папа пережил жену лишь на полтора года. Маме было всего 69 лет. После их смерти на Таню нахлынуло чувство одиночества. В жизни образовался вакуум. Она жаловалась мужу: у тебя есть брат — родная душа, а у меня — никого!
Однажды вечером муж открыл Тане тайну, которую хранил много лет: у тебя есть родные!
— Оказывается, когда мы решили пожениться, моя мама ему призналась: Таня у нас приемная! Но и он молчал — хранил тайну. Наш откровенный разговор перевернул мой мир, вызвал целую гамму чувств. С одной стороны, наступило облегчение. С другой стороны, я смотрела на себя в зеркало и понимала: меня прежней больше нет, меня как будто стерли. Я жила чужой жизнью. Все, чему я верила до этого дня, было ложью. Дня четыре я просто рыдала, а потом объявила мужу: будем искать моих биологических родителей, пока не найдем! Я горячая, а муж рассудительный, поэтому он предложил: давай сначала посмотрим на них из-за угла, вдруг это какие-то асоциальные люди? Может, это нескромно звучит, но я уверенно сказала, что такого не может быть.
На следующий день она позвонила близкой маминой подруге — тете Лизе, чтобы выяснить все. Не в правилах Татьяны ходить вокруг да около, поэтому спросила прямо: правда, что меня удочерили? На том конце провода повисла пауза, а потом тетя Лиза сказала: я давно живу с ощущением, что наступит день, когда ко мне придет Таня с этим вопросом; приезжай это нетелефонный разговор.
— Когда я приехала, она на всякий случай уточнила: ты уверена, что хочешь знать правду? Мои биологические родители были ее студентами в топливно-энергетическом техникуме. Она помнила их имена и фамилии. Татьяна и Дульгафир. Она русская, он башкир. Оба были отличниками, мастерами спорта. Отец пел, танцевал, рисовал. Звездная пара.
На следующий день тетя Лиза отправилась в техникум и попросила найти в архиве их личные дела. Там удивились: зачем тебе бывшие студенты? Когда Татьяна взяла в руки черно-белые фотографии, она оторопела: верхняя часть ее лица — мамина, нижняя — папина. Смотрела как в причудливое зеркало, но ничего не чувствовала. Это были чужие люди.
…История их романа похожа на сюжет мелодрамы, только она была не придуманной воображением сценариста, а реальной и по-настоящему болезненной.
— У мамы была большая школьная любовь с мальчиком по имени Риф, за которого она собиралась выйти замуж после того, как он отслужит срочную в армии, — рассказывает Таня. — Она его ждала, пока подружка ей не сообщила: он переписывается еще с тремя девчонками, а ты строишь с ним планы на будущее! Мама поверила и перестала ждать. Потом встретила моего отца. Он даже познакомил ее со своими родителями — все было серьезно. Но тут вернулся из армии Риф — герой ее школьного романа, и мать вышла за него. Она была уже беременна мной, о чем честно предупредила моего в тот момент будущего отчима. Тогда его это не остановило, он сказал: ничего, родим, ребенка запишу на себя!
Но новорожденную девочку он не принял. Она была слишком похожа на своего родного отца — светлая, белокожая, а он смуглый, с черными волосами.
— Она родила и сразу написала отказ. Весь роддом уговаривал ее этого не делать. Мать настаивала на своем решении, но врачи твердо сказали: девочка здоровая, красивая, спокойная, без нее мы тебя не отпустим! Месяц ее продержали в роддоме, она меня забрала домой. В моем первом свидетельстве о рождении я записана как Эльза Рифовна Хизматуллина. В графе «отец» стояла фамилия моего отчима. Дата рождения была указана неправильно — 13 июля, а я родилась 12 июля. Отчим, который регистрировал меня в загсе, заметил ошибку, но промолчал — все равно отдавать…
Через месяц от нее отказались окончательно. У девочки появилась новая семья. Так Эльза Рифовна Хизматуллина превратилась в Татьяну Владимировну Журавлеву.
■ ■ ■
Теперь, когда она узнала, как зовут ее биологических родителей, задача их найти упростилась. Таня с мужем обратились за помощью к знакомым, которые работали в силовых структурах. Сначала искали ее отца, который, по имеющимся сведениям, не уехал за пределы Башкирии.
— Вскоре мне сообщили, что он умер, — продолжает Татьяна свой рассказ. — Я почувствовала разочарование — так долго искать, чтобы получить печальную весть. Но потом выяснилось, что это ошибка. Отец живет в 550 километрах от Уфы, в городе Сибай. Муж принес его телефон — десять цифр, которые я намертво запомнила. Но позвонить решилась не сразу. Я даже опрашивала знакомых мужчин: как бы они отреагировали на появление взрослой дочери? Все дружно говорили, что это было бы очень круто. Близкая подруга окончательно убедила: «Таня, ты так долго чувствовала себя сиротой, а теперь сможешь сказать: а я поехала к отцу! Сейчас не решишься, а потом может быть поздно…»
И она сказала себе: будь что будет. На второй гудок он снял трубку. «Здравствуйте, я ваша дочь!» Заготовленная речь утонула в рыданиях. Таня больше не смогла вымолвить ни слова.
— А он спокойно ответил: да, ты моя! У нас абсолютный музыкальный слух, он узнал интонации своей мамы. Начал подробно расспрашивать о том, как сложилась моя жизнь. Он меня никогда не видел. Приехал однажды, чтобы меня забрать, он сам из многодетной семьи, но моя мама к нему не вышла, а отчим отрезал: это не твоя дочь, а моя! На самом деле к этому времени меня уже удочерили.
Найти биологическую мать оказалось еще сложнее. Она давно уехала из Башкирии. Следы терялись. Через три месяца женщину нашли в другом регионе.
— Знаете, кто у нас реальная власть в стране? ГИБДД! — смеется Таня. — К ним явился инспектор и объявил: вас какие-то родственники из Уфы ищут, из самой Москвы звонили по этому вопросу! Мама с отчимом стали гадать: кто может их разыскивать? В Уфе осталось много родни, но, мне кажется, мать подозревала, что это я, но боялась даже подумать, а отчиму не хотелось ворошить старое…
Потом муж принес Тане смятую бумажку: вот телефон твоей биологической матери: хочешь — звони, не хочешь — сожги!
А она тянула время: надо было собраться с силами. Поделилась раздумьями с отцом и услышала: «Ты что? Она такой хороший человек! Не осуждай ее, так сложились обстоятельства».
— Я позвонила ей в Прощеное воскресенье, — рассказывает Татьяна. — Сначала она не взяла трубку, потом звонок. Глухой голос: «Здравствуйте, вы мне звонили? У меня пропущенный вызов…» Я предложила перезвонить самой, чтобы она не тратила деньги на разговор, который может оказаться очень долгим. И тут она начала задыхаться. Я не подумала, что она пожилой человек, от волнения ей могло стать плохо. Но меня переполняла злость, обида жгла изнутри.
Таня представилась, как было записано в ее первом свидетельстве о рождении, Хизматуллиной Эльзой Рифовной. Ее переспросили: «А в жизни как?» — «Татьяна». — «Надо же! Он сдержал слово, а я думала, обманет…»
— Надо было совсем не знать моего папу, чтобы не поверить его словам, — говорит Таня. — Когда он меня забирал, сразу предупредил мою кровную маму: «Мы ребенка Эльзой не оставим, это не наше имя. Назовем Татьяной в вашу честь». Потом мама хотела дать мне другое имя — Ольга или Наталья, но папа сказал: я обещал, пусть у них будет связь на всю жизнь.
…Тот телефонный разговор действительно оказался долгим. Мать призналась дочери, что однажды, когда Тане было три года, позвонила ее приемным родителям и сказала, что хочет увидеть ребенка.
— Мама с ней встретилась, показала мои фотографии и попросила не беспокоить. Больше она ни разу не приезжала, а спустя годы захотела меня разыскать, думала даже обратиться в «Жди меня». Сказала все тем же глухим голосом: прости меня, если сможешь.
…Она купила билеты на поезд до Челябинска и вместе с маленькой дочкой отправилась знакомиться с женщиной, которая могла стать самым близким человеком на свете.
Ранним утром на перроне стояли двое. Мужчина и женщина, на которую так похожа Танина дочка.
Разбитую чашку склеили как смогли. Они поддерживают отношения, помогают друг другу в трудных ситуациях, поздравляют с праздниками. Когда ее биологическому отцу делали тяжелую операцию на сердце, включились все его дети (кроме Татьяны у него четверо — два кровных сына и две дочери жены от ее первого брака): дежурили по очереди, помогали. А своих родителей она хоронила одна.
Теперь у нее много родственников и ей есть кому позвонить. Муж смеется: ну что, больше не чувствуешь себя сиротой? Даже бабушка по материнской линии жива, ей 86 лет. Она смотрела на Таню и плакала: мы очень перед тобой виноваты, прости нас!
Простить оказалось непросто, особенно мать. Таня смогла. И ни разу не пожалела, что затеяла эти поиски.
— Мне важно было узнать мою историю, чтобы создать новую меня, — говорит Татьяна. — Если бы мои родители нашли в себе силы рассказать мне правду, наверное, я любила бы их еще больше.
Стала ли семья, которую она вновь обрела, родной?
— Каждый раз, когда к ним приезжаю, обнаруживаю очень много общего. Это сложно объяснить, но я чувствую столько совпадений! Не только в характере, но и в таких тонких вещах, как запах или семейная аура. Просто знаешь: они твои, родные. Пусть предали, бросили — все равно. То же самое, как ни странно, испытываю, когда собираются все близкие родственники. Конечно, мои переживания никуда не исчезли, они всегда со мной. Но, несмотря ни на что, я в семье, мы уже знаем друг друга десять лет…
Татьяна давно ушла из практической медицины — поняла, что это не ее, сегодня работает в фармацевтической компании, где требуется знание иностранных языков. А вот сын выбрал профессию врача, пошел по стопам приемной бабушки, которую всегда считал родной.
Комментарий Яны Леоновой, директора благотворительного фонда «Измени одну жизнь»:
— К сожалению, до сих пор многие родители считают правильным скрывать факт усыновления от детей. Хотя на самом деле тайна усыновления создавалась, чтобы не допустить разглашения информации посторонними людьми, которые по долгу службы были включены в процесс усыновления. Но сам ребенок не только имеет право знать свои корни, свой род — ему жизненно важно понимать свое прошлое. Да, бывают тяжелые, просто чудовищные истории. Но в детстве каждого усыновленного ребенка, в истории его семьи наверняка были светлые моменты, которые важно с ним обсуждать и разделять. Ему очень важно на них опереться, потому что, если родители не принимают прошлое ребенка, ему кажется, что они не принимают и его самого.
К сожалению, законодательством закреплена весьма странная норма, когда ребенку, даже уже повзрослевшему, могут предоставить информацию о его кровных родственниках только с согласия усыновителя. А после его смерти вообще невозможно получить такие сведения. И это притом, что право ребенка знать о своем прошлом и о своих родных — абсолютно неотъемлемо и признано всеми странами, в том числе нашей.
К нам в фонд однажды позвонила женщина, которая усыновила двух детей, и с каждым усыновлением она меняла место жительства, подделывала детские фотографии, рассказывала о семейных альбомах, погибших в пожарах, — можно только представить, насколько ей было сложно поддерживать эти легенды, жить в страхе, что обман раскроется.
А ведь дети всегда рано или поздно узнают, и потом бывает очень трудно восстановить их доверие к миру, если им лгали самые близкие люди. Нельзя стирать след ребенка из его собственной жизни!
