2019 год был богат на разного рода несанкционированные протестные акции с последующим задержанием их участников, а также судами над ними. Все это вызвало гигантскую волну высказываний в прессе, социальных сетях и просто разговорах. Преобладали при этом упреки в адрес властей. Они похожи друг на друга и будут похожи в дальнейшем:
как же так, у нас конституционное право, а власть ограничивает местом и временем;
мы хотели пойти еще и в другое место, а нас не пускают и разгоняют;
применяют неадекватную нашему нарушению активную принудительную силу;
квалификация наших правонарушений дознанием и следствием неправильная;
суды назначают якобы виновным слишком суровые наказания;
все это несправедливо.
фото: Наталья Мущинкина
Но давайте отвлечемся от эмоциональной оценки ситуации. Попробуем исследовать ее логически. И вот тут всех нас ждет серьезное разочарование.
Видные философы, философы права, известные современные ученые-юристы (библиография исторична и огромна) пришли к неутешительному выводу, что «законность не отвечает за справедливость» (В.С.Соловьев); «применительно к юридической оценке преступления противопоставления категорий «зло» и «добро», «справедливость» и «несправедливость» малопродуктивно» (Р.А.Ромашев, Е.В.Пеньковский) и т.д. Справедливость есть неодинаковое отношение к всегда неодинаковым людям, и равенство перед законом не означает отрицания неодинаковости.
Нельзя «свято уважать» текст формального закона, где нет ничего сакрального. Ему надо по возможности уступать, чтобы не подвергнуться неблагоприятным юридическим последствиям, не ожидая за это справедливой благодарности. Хотя есть и пределы уступчивости, которые власть нередко не хочет понимать и замечать.
Другого нам не обещали. Д.А.Медведев в бытность свою президентом на международном форуме сказал как отрезал: «…как юрист я не могу не сказать о том, что демократические институты — это не деловые обыкновения народа… Это строго установленный перечень норм и правил».
Итак, закон не равен справедливости. Теперь давайте с учетом этого взглянем сначала на действия протестующих, а потом — на тех, кто им противостоит.
Интересна нежданная популярность протестного состояния — «гражданское неповиновение». Государственные СМИ сообщают, что за рубежами России людей обучают тактике этого неповиновения. Очевидно, это не откровенное насилие против «меченосцев», а провокационный саботаж норм правопорядка. В Барселоне видим: легли на улице, сиеста. Кто их будет убирать? Полиция. Цель — спровоцировать массовые беспорядки, т.к. «гражданское неповиновение» неизвестно закону. Знаем, что обучали майдановцев, и начинали они с неповиновения. Обучают организаторов и «артистов», играющих роль «жертв омоновского насилия».
Обучают ли правомерному насилию «меченосцев»? «Беркут» в Крыму сделал антимайдановские выводы в тактике ведения боя с озверевшей толпой, изменил устройство щитов и т.п. Это важно. Но атака в Москве на молодого актера Устинова — это явный дефект исполнения.
Важны установление и знание границы правомерности применения насилия. Конечно, в зависимости от ситуации эта граница может меняться: при объявлении властью режима ЧС она одна, если нет — соразмерна степени опасности действий вредоносной толпы.
Как бы то ни было, силовик, активно пресекая насилие, действует, как правило, в одном из известных закону состояний: необходимой обороны (ст. 37 УК), крайней необходимости (ст. 39 УК), обоснованного риска (ст. 41 УК). Важно, что эти состояния отнюдь не связаны с презумпцией невиновности (если заглянуть еще и в ГК РФ, то, чтобы не возмещать вред, причиненный в названных состояниях, надо доказать свою невиновность).
По другую сторону от «меченосца»-силовика в одном из этих состояний находится потенциальный нарушитель законного правопорядка. Он тоже вне презумпции невиновности, на которую как на конституционную декларацию надеются адвокаты, обсуждающие рассматриваемую проблему. Весь Кодекс об административных правонарушениях построен на презумпции виновности.
Однако правовое положение силовика и митингующего сильно разнится. У первого пресечение насилия, нарушающего т.н. общественный порядок, необходимая оборона, риск, крайняя необходимость составляют служебно-правовую обязанность, невыполнение которой влечет ответственность вплоть до уголовной, а митингующий же осуществляет свое право (ст. 31 Конституции РФ).
Так, может, силовикам стоит поступать «по совести»? То, что юридическое право связано с совестью и основано — с христианских позиций — на нравственном долге в отношении всех и вся, ни из одного государственного закона прямо не следует, но нередко в нем используется.
К примеру, ст. 17 УПК РФ гласит, что судья, присяжные заседатели, прокурор, следователи, дознаватели должны кроме обстоятельств дела руководствоваться не только законом, но и совестью. Судья должен следовать высоким стандартам морали и нравственности (ст. 6 Кодекса судейской этики).
Но совесть, конечно, сугубо духовно-душевная человеческая ценность.
Юридическая форма совести — добросовестность — узаконена в ГК РФ лишь для так называемого гражданского оборота: она предполагается (презюмируется) ст. 10 ГК РФ, но не для состояний необходимой обороны, риска и крайней необходимости. Неопровергнутая добросовестность поведения исключает юридическую виновность.
Сейчас для силовика, следователя, дознавателя, судьи «по совести» принять юридически значимое решение — это значит выйти за пределы текста закона. Законного права на милосердие у них нет. В тексте Конституции РФ понятия «добросовестность» при осуществлении прав также нет.
Смотрите по жизни, кто на митингах противостоит власти, — «потерянное поколение», «непоротое». Полностью соглашусь с участниками обсуждения данной темы: жестко «пороть» по перворазью как минимум бессмысленно. Лишение свободы лишь уродует морально и физически.
Законное право на исправляющее грех и грехи всех попавших в паутину законного принуждения милосердие есть только у Президента РФ, но в формате помилования (ст. 85 УК), и Госдумы РФ — в формате амнистии (ст. 84 УК). Дознаватель, следователь, судья могут искать основания для снисхождения к подозреваемому, обвиняемому в обстоятельствах дела, личных качествах фигурантов дела и т.п. У силовика — только сознательный выбор рамок законного поведения.
Уважаемые адвокаты, не надо предлагать судебных реформ. Ясно, что вы ведете к всеобщему суду присяжных. Понятно, что с ними можно поговорить больше, чем о тексте закона. Но вспомните хотя бы дело В.Засулич (1878 г.), стрелявшей в генерал-губернатора Трепова. Судебная речь адвоката П.А.Александрова была не по существу дела, а имела целью сыграть на либеральных настроениях и сентиментальности присяжных. Сыграла: Засулич оправдали, и известный А.Ф.Кони назвал это концом правосудия.
Мы живем (увы!) в век прагматизма во всем, т.е. опоры на активный разум, создающий полезные правила, призванные служить действию.
Прагматизм — «философия» либерализма. Не утилитарную пользу в борьбе с насилием может принести расширенное толкование Конституционным судом РФ ст. 17 Конституции РФ, а именно уважение прав и свобод как долг быть добросовестными во всех правовых отношениях (при установлении, осуществлении и защите прав и свобод).
Юридический формат добросовестности давно и активно «приживается» в законах и может быть использован при защите и самозащите прав. Пугающий пишущих юристов самосуд над насильниками правомерен только в известных закону состояниях самозащиты.
Не сумели привить поколениям правильное правосознание — начнем с правового ликбеза, успешно практиковавшегося в СССР.
Для этого (без огромных затрат) следует ввести в неюридических вузах и школах (с 4-го класса там уже изучают законы религии) преподавание основ законодательства. Полезно также вернуть в эфир передачу типа «Человек и закон». Все это в какой-то мере профилактика правонарушений, а по Марксу, «мудрый законодатель предупредит преступление, чтобы не быть вынужденным наказывать за него».
