Приговор по делу «Седьмой студии» имеет множество измерений — правовое, культурное, социальное, политическое… Оценить последнее — в перечне, но отнюдь не по значению — мы попросили известного российского политолога, президента Фонда эффективной политики Глеба Павловского.
фото: Наталья Мущинкина
— Глеб Олегович, если допустить, что дело «Седьмой студии» — в том числе политическое действо, а оснований для такого взгляда более чем достаточно, то каков, на ваш взгляд, был замысел «режиссера» этого «спектакля» и в какой мере он реализован?
— Я думаю, что сценарий менялся. Сначала была идея показательно разорить Серебренникова. Причины этого обсуждались в прессе. Идея исходила откуда-то из окружения президента. От кого именно и чем была вызвана, существуют разные версии.
То, что тут, как и во всех без исключения театрах, было обналичивание денег, оказалось очень удобным для того, чтобы представить это как хищение в особо крупных размерах. Но поскольку была задета творческая элита, в том числе многие важные для Кремля люди, это не удалось сделать быстро, в режиме, так сказать, судебного расстрела.
Процесс затянулся. И, судя по всему, изначальные мотивы тех, кто, так сказать, жаждал крови Серебренникова, потеряли значение.
На последнем этапе действия власти определялись двумя противоречивыми желаниями. С одной стороны, поскольку пандемия нарушила бесспорную гегемонию центра, надо было ее, гегемонию, восстановить. Показать, кто в доме есть хозяин. С этой точки зрения, был желателен жестокий приговор.
С другой стороны, надо было показать интеллигенции (в широком смысле слова, не только театральной), что единственная ее защита — это Кремль. Что иначе ее «съедят» судебно-следственные опричники.
Поведение суда определялось воздействием людей во власти, отстаивающих то или иное желание. В итоге мы имеем то, что имеем. Но в наших условиях неправосудный, но не связанный с тюрьмой приговор, считается почти что победой.
— Есть мнение, что фигурантов дела «Седьмой студии» спасла также меняющаяся Конституция, что они отделались условными сроками по причине голосования по поправкам. Согласны?
— «Режиссер», о котором вы сказали, вообще-то не следит одновременно за всем, что происходит. Думаю, то, что суд был назначен на это время, — чисто случайное совпадение. Но, конечно, скандал на этой неделе был бы совсем некстати. А скандал — в случае, если бы были реальные сроки, — вышел бы чудовищный. Можно было ожидать разного рода акции. И не только обычных протестных групп, но и культурного истеблишмента.
Понятно, что этого сочли за лучшее избежать.
— В общем, приговор — это как бы среднее значение всех этих разнообразных устремлений?
— Ну, так, как правило, и происходит в нашей системе. Если бы мы имели дело с правовым режимом, то мы могли бы не учитывать большинства этих обстоятельств. Дело бы шло правовым путем, и было бы понятно, что театральная студия существует не для хищения государственных средств. Но поскольку система уходит от простых решений, в действие вступает масса других факторов. Ужас в том, что от этого зависит судьба людей. Вряд ли Серебренников находится в блестящем состоянии после того, что с ним происходило на протяжении этих трех лет.
— Их ведь, замечу, еще и «ущерб» обязали выплатить. Так что сказать, что «отделались легким испугом», конечно, нельзя.
— Да, легкого испуга здесь нет. Совсем. Людей, что называется, переехали. И людей, и театр. Соображения, по которым это было сделано, понять трудно.
