Центр изоляции правонарушителей в 1-ом переулке Окрестина в Минске и ИВС в Жодино, – называют в Белоруссии застенками гестапо. А ОМОН, который хватает без разбора людей на улицах, калечит их, истязает и всячески унижает, – карателями. Медики фиксируют у пострадавших ссадины по всему телу, сотрясение мозга, множественные переломы, ушибы половых органов… Минчанка Татьяна Белашова, которая раньше работала оператором на телеканале «Белсат», рассказала «365NEWS» через какие круги ада ей пришлось пройти, когда она всего лишь позволила себе явиться в РУВД справиться о своем пропавшем муже.
Фото: Соцсети
– Вечером 10 мая мы с двумя подругами приехали к районному управлению внутренних дел, чтобы хоть что-то узнать о задержанных родственниках, – рассказывает Татьяна. – У меня накануне был задержан муж, который работает журналистом, при нем была небольшая камера. Ни в одно из отделений милиции дозвониться было невозможно, и кто-то подсказал поехать лично.
Около РУВД собралось еще человек 12, это были и родители, у которых схватили детей, и жены, у которых пропали мужья. Мы написали заявление о пропаже человека, пытались их отдать, сотрудник милиции их не принимал. Одна из женщин, у которой на ее глазах забрали несовершеннолетнего сына, очень эмоционально реагировала, кричала на милиционера, ругалась. Он тоже сорвался, накричал на нее, и через 10 минут приехали автозаки.
Нас – женщин – погрузили в машины без побоев, перевезли, и мы оказались в автозаках, где внутри были уже «стаканы» – глухие узкие камеры. Конечной точкой стал Центр изоляции правонарушителей в переулке Окрестина.
Мы увидели, что наряду с сотрудниками ЦИП работают омоновцы. Нас крыли матом, кричали: «Быстрее». Пока мы шли по коридору, успели заметить стоящих на коленях мужчин. Они стояли, упершись носом в пол, руки у них были сомкнуты за спиной. Такая вот поза собаки. Из комнат, мимо которых мы шли, доносились крики. Один из мужчин кричал просто нечеловеческим голосом.
Нас поставили на колени лицом к стене. Потом по одной заводили в комнату, мы все полностью с себя снимали, несколько раз голышом приседали.
У них цель была напугать, унизить человека, психологически подавить. Ломали задержанных профессионально.
У многих женщин началась истерика, они ходили по камере, плакали, спрашивали: «Кто все эти люди кругом? Почему нас задержали?»
– Сколько человек находилось в камере?
– В первую ночь нас в четырехместной камере было 20, в следующую ночь – 35, а потом и 46. Женщины, плотно прижавшись, сидели везде – в проходах, на кроватях, на столе… Все пространство камеры размером примерно десять квадратных метра, было заполнено людьми. Такой вот получился человеческий «тетрис». Температура в камере была около 30 градусов, не помогало и приоткрытое окно.
– Женщины рассказывали, при каких обстоятельствах их задержали?
– Одних схватили в шесть часов вечера около метро, когда они возвращались с работы. Кто-то ехал на машине, в это время выбежал ОМОН, разбил стекла и положил всех находящихся в автомобиле на асфальт. К нам в камеру попала мама 11 детей. И девушка, которая вышла кормить рядом с подъездом кошек. Когда к нам в камеру завели двух женщин в медицинских костюмах, мы никак не могли поверить, что на улицах хватают также и медиков. Они помогали раненым митингующим, перевязывали раны, поэтому оказались в ЦИП.
– Как с вами обходились?
– Были пара людей на смене, которые могли открыть камеру, ткнуть пальцем в женщин – ты, ты и ты, вывести, поставить в позу «ласточки», пару раз стукнуть и снова загнать в камеру. Причем в камеру нужно было бежать согнувшись. Помню, когда одна из пожилых женщин упала, сотрудница ОМОНа схватила ее под мышки и закинула в камеру.
– Этой карательнице, по всей видимости, нравилась ее работа?
– Эта женщина из ОМОНа очень агрессивно себя вела. Именно она выводила нас из камеры и ставила в позу «ласточки». Такое вот бессмысленное, беспощадное унижение, по сути – обыкновенный садизм. Когда кто-то из сотрудников ЦИПа говорил с нами без мата, спокойно, мы отмечали, о, какой хороший человек, но потом повторяли: «Хорошие люди в этой системе не работают».
– Мужчин в камерах уплотняли еще больше?
– Да, мы слышали это по перекличкам, например, охранники кричали: «В десятой камере – 50 человек». Самое ужасное было, когда наступала ночь и после двенадцати часов начинали на Окрестина приезжать автозаки. Мы слышали шум мотора, лязг открывающихся ворот, и потом начинались крики. Десятки мужчин кричали от боли. Каждого выходящего из автозака человека пропускали через строй ОМОНа. Задержанный бежал по кольцу, и каждый из спецназовцев бил его наотмашь дубинкой. Людей сбивали с ног, они ползли на четвереньках, и их продолжали бить. Это продолжалось минут 15. А следом во дворе въезжал еще один автозак, и еще…
Каждую ночь от ЦИПа отъезжало несколько «скорых». Но тех, кого не забрала сразу неотложка, если они попадали в камеру, к ним уже «скорую» не вызывали. Рассказывали, что один из парней сутки пролежал в камере со сломанной ногой.
– Помощь больным не оказывали?
– У нас в камере была девочка, которой ударили при задержании дубинкой по ноге, порвали сухожилие и мышцы. У нее за эти трое суток очень сильно опухла нога. Она уже не могла ей двигать, теряла сознание, кричала от боли. Ее осмотрел местный фельдшер и сказал: «Ну, приходи в себя!» И посоветовал нам «дать ей воздуха, помахать около ее головы полотенчиком».
У нас в камере была женщина, страдающая сахарным диабетом. У нее отняли инсулин. Фельдшер ей сказали: «Зачем вам инсулин, вас же кормить все-равно не будут». В какой-то момент у нее начали отниматься ноги, она начала терять сознание, и ей вернули ее глюкометр и стали 2 раза в день приносить инсулин.
За те двое с половиной суток, что я там пробыла, нас только один раз покормили завтраком, больше ни разу никакой еды не давали.
– Когда вас отпустили?
– Это случилось внезапно ночью. Сказали: «Восемь человек на выход». Я оказалась в их числе. Нас вывели во двор, и мы увидели, что около высокой серой стены стоит несколько сотен мужчин с руками за спиной. Было очень много сотрудников ОМОНа, вооруженные военные. Людей выпускали по двое, каждые несколько минут. Это длилось несколько часов. Выпустили много, но мне показалось, что привезли еще больше…
Нас выпустили с предупреждением о правонарушении по статье 23.34 («несанкционированное массовое мероприятие»), предупредив, чтобы «больше не попадались».
Вещи никому не отдали. Там осталась лежать целая гора вещей, в том числе деньги, карты, телефоны. Сказали: «Приходите потом, если повезет – что-нибудь найдем».
– Какое наказание выносили задержанным?
– Судьи приезжали прямо в ЦИП на Окрестина. Судья-мужчина давал парням в основном штрафы, а девочки шли к судье-женщине, она давала им от пяти суток ареста до 11. Девочки рассказывали, что в протоколах, которые им давали подписывать, было указано, что они были на Пушкинской, ходили с файерами и выкрикивали оппозиционные лозунги: «Жыве Беларусь» и «За свободу Станкевича». А Станкевич в этом году даже не баллотировался. Они какой-то старый протокол переписали. Всем задержанным предъявляли статью о несанкционированных массовых мероприятиях.
– Целью было именно напугать, унизить?
– Да, как можно больше человек прогнать через этот конвейер, отбить охоту у людей выходить на митинги. Те из мужчин, кого вместе с нами освободили, рассказывали, что, порой, омоновцы так увлекались избиением задержанного, что коллеги их буквально оттаскивали от жертвы, опасаясь, что тот забьет человека до смерти.
– Вашего мужа пока не освободили?
– Виталий в изоляторе в Жодино. Там бардак со списками. Еле удалось узнать, где он находится. Его задержали в центре, он шел на работу, должен был снимать митингующих. Жду, когда его освободят.
– Какое у вас сейчас настроение?
– Пока мы там сидели, нам казалось, что они победили. Но, когда я вчера вышла и проехалась по городу, поняла, что это не так. На площади вышли толпы людей с цветами, горожане выстроились в цепи, на каждом перекрестке стояли машины и сигналили. Никогда еще я не видела в Белоруссии такого подъема.
