Русскую деревню и её любовную жизнь давно уже превратили кто в лубок, кто в набор скабрёзных баек о повальных оргиях. В любом случае, на самом деле любовная жизнь молодёжи не была ни благостна, ни особо порочна.
Молодёжь — во все времена молодёжь и думает о любви. Даже во времена, когда девушек чаще всего выдавали замуж по родительской воле, да и парней спрашивали через раз, до свадьбы подростки успевали влюбиться и разлюбить, встречаться для поцелуев, ухаживать друг за другом. В одних краях условной Руси — губерний Российской Империи, где не было влияния Кавказа и где говорили по‑русски — нравы были вольнее, в других — суровее, но любовь успевали встретить, кажется, везде. Тем горше потом порой бывала свадьба…
Без красной рубашки девки не глянут
В русской деревне слова «жених» и «невеста» не всегда использовались только на свадьбе или для тех, кто собирался её играть. Часто это был также статус: мальчик или девочка подростки, которым уже можно о женитьбе думать, а значит — и ходить с молодёжью на гулянки, играть в игры, для детей не предназначающиеся, выбирать себе зазнобу, чтобы «провожаться» или «провожать». Статус этот надо было обозначить. Ещё с дохристианских, похоже, времён фертильность, то есть способность зачать, отображали в народном костюме красным цветом. Наверное, поэтому для юноши и девушки было практически делом чести обзавестись чем-то красненьким.
Во второй половине девятнадцатого века мальчик, войдя в возраст, сходил с ума, пытаясь добыть себе красную рубашку фабричной окраски. Не каждая семья могла позволить себе такую обновку, но на парня без красной рубашки едва взглядывали девушки, даже видя, что он «взрослый».
В крайнем случае, конечно, обычную рубашку сына мать обшивала красной нитью или украшала лоскутами, как делали поколения до того, но увы, такая изворотливость была и сигналом — эта семья бедна, нечего и думать, что туда хорошую девушку замуж отдадут. Мальчик мог выклянчивать рубаху у отца с матерью днями и неделями напролёт, даже постоянно получая оплеухи за надоедливость. Если ему удавалось наняться работать на сторону и потратить на рубаху деньги до того, как их отберут в семью, он так же спокойно переносил побои, как и подросток, который клянчил. Эта цена за девичье внимание не казалась высокой никому. В конце концов, сколько ещё за девок придётся драться! А тут — считай, закалился.
Сигналом же со стороны девушек долгое время была понёва с красной нитью или, во второй половине девятнадцатого века, красная кофточка либо сарафан — конечно же, фабричной ткани. Часто предпочтение отдавалось окраске с узором в цветочек. Во‑первых, это красиво… Во‑вторых, конечно, символично. Что касается понёвы — запашной юбки, девочка получала её, заранее приготовленную, от матери в день своих первых месячных. Мама отвешивала дочери пощёчины, чтобы кровь прилила к щекам — чтобы предотвратить анемию от месячных, и после этого девочка со скамьи впрыгивала в понёву. Впрочем, так было далеко не везде: часто панёву надевали только на свадьбу.
В иных местах были в ходу и особые подарки девочке, ставшей «невестой», например — красные коралловые или просто крашеные деревянные бусы. К девочке, впервые появившейся в одежде девушки, родственницы из той же деревни могли подойти с угощением, небольшим подарком вроде платочка или ленты, особенно красной. В чём ходили девочки до того, в местностях, где сарафан полагался только девушкам? А просто в подпоясанной рубашке. Причём, поскольку от тяжёлого труда месячные приходили довольно поздно, можно было увидеть девочку четырнадцати-шестнадцати лет в одной рубахе.
Такую девушку уже могли по факту домогаться сверстники, но на глазах у всей деревни стоять с ней или провожать никто бы не стал: засмеют.
Чтобы считаться хоть сколько-то стоящим внимания женихом, парням, надо сказать, мало было рубахи. Она только показывала его возраст. А нужны были ещё кудри, хотя бы на чёлке — мальчики постоянно носили с собой гребень, не слишком частый, чтобы не разгладить локон, и особым движением одновременно приводили чёлку в порядок и подкручивали её. Хорошо было также добыть новую шапку или картуз и украсить цветком, сапоги — со скрипом, штаны — широчайшие, и гармошку, обычную или губную, и уметь на ней играть. В гармонисты на гулянках часто старались набиться самые бедные мальчишки, потому что гармонисту в любом случае девичье внимание обеспечено.
Конечно, не всегда в русской деревне была гармошка. Её привезли после войны с Наполеоном из Франции. А так, в зависимости от губернии, молодые парни играли на дудках-жалейках, волынках, скрипках, гуслях и балалайках, а ещё — отбивали ритм на ложках, трещотках и бубнах, чтобы танцевалось задорнее. Музыка с жёсткими ритмичными ударами на молодёжных вечеринках ценилась больше.
Свиданиям нужны свидетели
Парни и девушки более или менее свободно ухаживали друг за другом и встречались, но только на глазах если не всей деревни, то толпы сверстников. Очень редко свидания проходили наедине — например, когда парень и девушка «стояли» вечером и ночью у её ворот, то есть не сходя с места обнимались, разговаривали, целовались, пока ноги держат — а потом, урвав часок сна, принимались за рабочий день. Ещё одним способом ненадолго увидеться относительно наедине было попросить воды у проходящей мимо девушки с ведром. Но чаще всего ожидалось, что гулять парень и девушка будут в самом прямом смысле, прохаживаясь по улице в толпе друзей и подруг, а целоваться — там, где толпа товарок сможет, если будет надо, девушку отбить.
Прежде, чем с кем-то гулять, надо было сначала кого-то выбрать. И одной рубашки было мало: ведь почти каждый парень добывал себе такую. В ход шли разного рода проверки и игры.
Парни, конечно, и сами старались показать себя во всей красе. Кто мог петь — пел днями напролёт (это не только красиво — в конце девятнадцатого века песнями можно было показать, что эпидемия туберкулёза тебя не затронула). Кто мог часами плясать вприсядку — каждый вечер искал повод начать танцы, чтобы показать себя (а заодно, выходит, свои силы и здоровье). А вот подарками как таковыми мало где ухаживали: подарок был фактически предложением себя в зазнобы, и, отвергая или принимая платочек или колечко, девушка показывала, как относится к этому предложению.
Более того, часто в уже сложившихся парах именно девушка на постоянной основе угощала и одаривала парня. Она продавала мимохожим перекупщикам овощи или полотно, которое должно бы было пойти ей в приданое, чтобы добыть несколько копеек и угостить парня водкой, леденцами и другими лакомствами. Вообще к концу девятнадцатого века выпить так, чтобы ушататься, во многих русских деревнях для парней стало обязательным, чтобы показать свою удаль.
Тогда не парень «провожал» девушку, а девушка — парня, подпирая его плечом и с гордостью поглядывая вокруг.
Сами девушки испытывали парней, «дёргая», то есть поддразнивая. Они из толпы своих подружек отпускали в сторону мальчика, который нравился, шуточки, порой очень обидные, чтобы посмотреть, как он выкрутится. Если злится или красный молчит — то и мужем злым будет. Если отшучивается, то умный и весёлый. Ещё норовили зайти по делу к его, например, сестре и посмотреть, как парень ладит с кошкой — которая была в каждом доме. Кто с кошками ласковый, тот и жену бьёт меньше, к нему только приластись. А злюка кошку пинает и швыряет. Конечно же, от парней суть проверок держалась в тайне, чтобы они не могли схитрить.
Всё, тушите свет
Но самый простой способ понять, нравится ли тебе парень, был поцеловать нескольких. «Нецелованая девка» была редкостью. Или это была дочь из богатой семьи, откуда на гулянки не пускали — чтоб не дошло до греха с каким-нибудь голозадым, или девушка, которую никто не выбирал в играх и на особых вечеринках без света. Нецелованным парнем было так грустно быть, что мальчики, которых никто не пытался поцеловать на вечеринках, пытались тишком бить себя по губам, чтобы выглядели распухшими. Вероятно, девушки поступали так же.
Самыми невинными поцелуйными играми были хороводные. Хоровод — это не просто массовый танец, где ряд танцующих держится за руки и то смыкается кругом, то размыкается, образуя фигуры. Хороводы без игры водили только совсем маленькие дети. У всех, кто постарше, больше половины игр были об одном — поцелуи, поцелуи, ещё раз поцелуи.
Отголоском таких игр была, например, ещё в девяностые популярная игра в «Арам-шим-шим». В середине хоровода вставал ведущий или ведущая, закрывал глаза и нараспев произносил, выставив палец вперёд: «Арам-шим-шим, арамия дульсия, покажи-ка на меня». Хоровод двигался в одну сторону, ведущий крутился на месте в другую и, когда все останавливались, игрок противоположного для ведущего пола выходил в центр. Они с ведущим становились спинами друг к другу и на счёт три поворачивали головы. Если в одну сторону — целовались в губы, если в разные — мальчик целовал девочку в щёку или подносил к губам руку. Так вот, похожих, только более сложных, игр в русской деревне было множество, и все для одной цели — узнать, с кем целоваться тебе приятно, а с кем — не очень.
Некоторые игры происходили только без взрослых, на вечорках в избах вдов или солдаток (которых угощали или даже платили им за то, чтобы пустили). Всё дело в том, что они подразумевали телесный контакт. Например, простые салки превращались в ощупывание пойманной или пойманного в самых интересных частях тела. А самой скабрёзной была игра в «Покойника». На вечорку парни вносили одного из юношей под видом мертвеца, одетого во рваньё или расхристанную одежду и обязательно — с обнажёнными гениталиями. Девушки должны были по очереди «попрощаться с покойником» — взглянуть или поклониться над голым членом, нередко даже потрогать его, а потом поцеловать «покойника» в губы. Причём подружки и парни совместными усилиями каждую девочку подтаскивали «попрощаться», невзирая ни на какое сопротивление.
Порой целовать заставляли руку, лежащую прямо возле гениталий, или сами гениталии. А взрослые, как ни странно, смотрели на игры с тисканьем и обнажёнкой сквозь пальцы: а то иначе в первую брачную ночь невеста, небось, от страха умрёт.
Ну и, конечно, особняком стояли вечорки с «гасками», часто совмещённые с супрядками. Девушки собирались вместе прясти в чьём-нибудь доме (обычно всё той же вдовы или солдатки). В какой-то момент заходила компания парней. Они могли угощать девушек лакомствами, чтобы поддержать их силы для работы (а больше для того, чтобы девушки губами снимали ягоды или орешки с рук), рассказывать по кругу байки, чтобы рассмешить девчонок, или устроить танцы.
Иногда парень за поцелуй должен был неминуемо заплатить — девушка для приличия давала ему пощёчину.
В одних уездах гаски заканчивались, как именовала это церковь, свальным грехом — хотя настоящего группового секса не было, всё же молодёжь разбивалась на пары, часто — по сердечному влечению. В Архангельской, Вологодской, Рязанской губерниях можно было найти деревни, где смотрели сквозь пальцы не то что на добрачную половую жизнь — даже на детей. В других местах нравы были строже, и вскоре в комнату, где целовалась молодёжь, входила с огнём хозяйка избы и снова зажигала лучины. Но в таких случаях их гасили несколько раз за ночь и парням незазорно было пересаживаться, милуясь то с одной девушкой, то с другой. Понятное дело, что такие вечорки серьёзно влияли на выбор пары: за кого парень или девушка будут просить родителей, когда речь пойдёт о женитьбе, не говоря о том, с кем они будут «гулять», «провожаться» или «стоять».
Удивительно, но не везде ходить на свидания с одним и тем же парнем было прилично. В одних деревнях не одобряли «ветреных» девушек, которые погуляют пару месяцев с одним и перейдут на другого… В других, наоборот, с подозрением смотрели на девушку, которая всё время с одним и тем же ходит: как бы ей от любви не вскружило голову настолько, что дошло уже до греха!
Читай также:
