Скоро три года, как коллективный Запад объявил о скоординированных санкционных мерах в отношении России. Первой и главной мишенью стал финансовый сектор: были заблокированы активы в долларах крупнейших банков, их отключали от международной системы SWIFT, долларам и евро закрыли путь в Россию и запретили торги ими на бирже… В итоге ландшафт российского финансового рынка изменился почти до неузнаваемости. Как именно? Об этом мы поговорили с доктором экономических наук, профессором экономического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова, председателем Центрального банка РФ в 1995–1998 годах Сергеем Дубининым.
Фото: freepik.com
— Сергей Константинович, как вы оцениваете нынешнее состояние российского финансового сектора, с какими основными рисками и вызовами он сталкивается?
— Его развитие происходит в очень непростой обстановке. Это касается не только государственного бюджета, но и банковского сектора и других рыночных институтов. Прежде всего в условиях СВО изменилась структура бюджета: из 41 трлн рублей расходов на оборону и безопасность в 2025 году (ежегодный рост — более чем на 25%) приходится около 16 трлн. Конечно, это значительное увеличение по сравнению с мирными временами, скажем, с 2021 годом. Тем не менее правительство старается поддерживать расходы на существенном уровне и по невоенным статьям: социальные выплаты занимают вторую по величине долю бюджета. И вот это сочетание привело, во-первых, к увеличению объема бюджета в целом, во-вторых, к его дефицитности — явлению, которое так или иначе существует все последние годы, начиная с 2022-го. Причем дефицит должен покрываться и за счет средств Фонда национального благосостояния, и за счет размещения облигаций федерального займа. И это уже не та структура, что была до 2022 года.
Плюс у нас растут бюджетные доходы — во многом за счет перехода от плоской шкалы налогообложения к прогрессивной. На крайне низком уровне (менее 20% ВВП) остается государственный долг, что нехарактерно для развитых стран, у которых, как правило, он приближается к 100% ВВП. Это свидетельствует об устойчивости бюджета. Одновременно в экономике повышается спрос на многие промышленные товары, на сырье, на металлоизделия, на связанную с обороной продукцию перерабатывающей промышленности. Рост зарплат работников ВПК, доходов военнослужащих и их семей подхлестывает спрос на потребительские товары. В общем, так называемый бюджетный стимул приводит к росту не только государственных расходов, но и зарплат населения. Такова сегодняшняя специфика российских финансов.
«Мы знаем по девяностым годам…»
— Следствием этой специфики стала высокая инфляция?
— Да, поскольку спрос на товарных рынках значительно опережает предложение. Особенно быстрыми темпами растет спрос на продовольствие, которое, в свою очередь, ускоренно дорожает. В этих непростых условиях приходится функционировать как государственному сектору, так и рыночному, к которому относится прежде всего банковский, кредитный. Поскольку у банков устойчиво растет объем операций и с активами, и с пассивами, нужно соблюдать определенный баланс, поддерживать некое соотношение по банковской марже. В 2024 году процентная ставка по кредитам превышала ставку по вкладам примерно на 4,5–5%. Банк России, повышая ключевую ставку, пытается сдерживать цены — за счет регулирования объема предоставляемых кредитов (и потребительских, и корпоративных) и их удорожания. Ситуация с вкладами сложилась напряженная, но в целом сбалансированная. Сегодня доходность по ним составляет в среднем 18–20% годовых, причем целый ряд вкладов привязан к меняющейся ключевой ставке ЦБ. Это позволяет как минимум держать инфляцию под контролем при ее, безусловно, высоком уровне.
Мы знаем по девяностым годам, что такое гиперинфляция. В 1992–1993 годах у нас была инфляция в 1000%, потом она начала снижаться, и только в 1997 году мы вышли на 11–12%. На сегодняшний день годовая инфляция оценивается примерно в 10%. То есть двузначная цифра. Да, это не гиперинфляция, но она требует дополнительных усилий для поддержания того уровня, который контролируется монетарными властями, прежде всего Банком России. Да, финансовый сектор сбалансирован, но находится в напряжении. Не стоит ни преувеличивать трудности, ни преуменьшать. Ситуация непростая.
— Тема высокой ключевой ставки остается горячей вот уже больше года. Критики ЦБ, представляющие в основном крупный бизнес, сетуют, что кредиты стали для них неподъемными. Насколько адекватны действия регулятора?
— Интересы экономики не сводятся к интересам пусть крупных, но отдельно взятых игроков на экономическом поле. Поддержание стабильности системы денежного обращения, недопущение взрывной гиперинфляции — это серьезнейшая задача. Конечно, лучше жить при инфляции в 4%, которую ставит себе целью Центральный банк, но сегодня это объективно недостижимо. В 2021–2022 годах в развитых экономиках росла инфляция, и потребовалось порядка трех лет, чтобы выйти из нее. Она была относительно невысокой — 7–8% в отдельных странах, но это не те 2%, считавшиеся нормой ранее. По щелчку пальцев регулятора такое не достигается. Инфляция — гораздо более сложное, комплексное явление.
Отпустить всю денежную политику даже на короткое время, сделав ее удобной для всех предприятий — верный путь к гиперинфляции. Ровно это произошло в 1992–1993 годах, когда всем предприятиям позволили провести взаимозачет по задолженностям. Казалось бы, деньги прошли по всем платежам, им нашли применение. Но из экономики они не исчезли, и в итоге мы получили взрывной рост цен. Повторять подобные ошибки нельзя, и никто к этому не призывает. Но всем хочется иметь доступ к льготным кредитам, доля которых в секторе корпоративного кредитования составляет сегодня около 15%. То есть 15% всей накопленной задолженности по корпоративным кредитам выплачивается по пониженным процентам. Если льготный кредит выдается на уровне, скажем, от 5% до 10%, то все, что банк недополучил до двадцатипроцентного рыночного уровня, компенсируется ему за счет бюджета.
«Попасть проще, чем выбраться»
— Сколько это в денежном измерении?
— Триллионы рублей. Это достаточно существенная статья бюджета. Поэтому перейти для всех к кредитованию по льготным ставкам невозможно. Либо тогда надо действительно понизить ключевую ставку, что приведет к инфляции уже, скорее, трехзначной. То есть за 100%. Возникает вопрос: а как банки смогут в таком случае зарабатывать и выплачивать проценты по вкладам? Резко снизить процентные ставки — значит спровоцировать бегство вкладчиков. Видимо, деньги будут изыматься, выбрасываться на рынок, чтобы быстрее их отоварить. Это примерно 55 трлн рублей дополнительного спроса. Рост цен стимулируется дважды, и последствия известны не только по российскому опыту. Экономика Аргентины на протяжении многих десятилетий живет на «качелях»: ужесточение денежной политики сменяется резким смягчением — по требованию бизнеса и населения, которым нужны кредиты по низким ставкам. Результат — очередной взрыв инфляции.
Попасть в этот цикл гораздо проще, чем из него выбраться. То, что России удалось это сделать после всех катаклизмов 1990-х годов, — огромное достижение. К счастью, наши монетарные власти осознают недопустимость такого пути, и требовать от них чего-то иного мы не должны. Хотя, конечно, само по себе манипулирование ключевой ставкой не может повлиять кардинально на ситуацию с усиленным спросом, с уже накопленным денежным навесом. Значит, нужно стимулировать предложение.
— И как же его стимулировать в нынешних условиях?
— Для этого недостаточно просто предложить кредиты с меньшими процентными ставками. Производственный сектор испытывает нехватку даже не столько денег, сколько рабочей силы и мощностей. И тут вопросов очень много. Кого, что называется, поставить к станку на предприятиях ВПК или текстильной промышленности? Кто будет инвестором, какие закупать технологии, какие станки? Где мы возьмем современное оборудование, которое не подпадет под санкции, которое легко купить и смонтировать? И еще один фактор — время. У нас на строительство и ввод в эксплуатацию пусть даже среднего по объему выпуска предприятия уходит минимум один год. Хорошо хоть продовольствием мы самообеспечиваемся почти полностью, хотя и не по всем позициям: приходится закупать очень большой семенной фонд, это касается не только зерна и овощей, но и мясной продукции.
У нас даже в самые лучшие годы объем инвестиций в основной капитал составлял где-то 24% от ВВП. В среднем же — 20%. А у Китая, к примеру, они на максимуме доходили до 35–40%, что позволило стране совершить колоссальный рывок. На данный момент российский ВВП составляет 100 трлн рублей, соответственно, пятая часть должна уходить в инвестиции, а для этого нужны условия для их окупаемости. Иначе как убедить потенциальных инвесторов вкладывать деньги в производство? Кроме того, если будет разгул инфляции, вопрос сам по себе отпадает. Есть также риск переусердствовать в борьбе с ней и оказаться в ловушке дефляции (снижение цен), которая возникает при отсутствии инвестиций. Конечно, эту проблему можно решить за счет денежной накачки в экономике. Но сегодня, в реальных условиях геополитического конфликта, санкций, больших расходов на оборону, остается одно — поддерживать в финансовой системе некий, пусть и хрупкий баланс, не позволить инфляции уйти в «свободное плавание».
«Такой сценарий — это катастрофа!»
— Россияне держат в банках более 50 трлн рублей — больше годового бюджета страны! Это хорошо или плохо? Возможен ли сценарий, при котором люди по какой-то причине начнут единовременно снимать деньги со счетов, переводя в наличность? А государство в ответ отдаст распоряжение банкам «заморозить» вклады.
— Во-первых, быстро снять можно только текущие вклады, это примерно 15 трлн рублей в масштабах страны. В остальных случаях придется ждать истечения срока вклада, либо — терять проценты по нему. Спровоцировать панические настроения могут два обстоятельства: резкое снижение процентов по вкладам и невероятное ускорение инфляции, когда люди решат спасать свои деньги любой ценой и покупать, например, мешками сахар или гречку. Люди, прошедшие через Великую Отечественную войну, жили скудно, но у всех дома были запасы макарон, мыла, соли. Переход к подобному потребительскому поведению — это катастрофа. Я, человек 1950 года рождения, не очень верю в такой сценарий. Но генетическая память, услышанное от родителей, не позволяет всем нам отнестись к нему скептически.
Теперь о разного рода «заморозках». В чем смысл, какая задача этим решается? Если высокие ставки сбалансированы с ценами, ничего замораживать не нужно. Деньги устойчиво хранятся в банках, но они же не лежат там физически, как стопка купюр. Они размещены в уже выданных кредитах, на них частично куплены ценные бумаги, и в том числе — именно за счет вкладов населения и компаний банки покупают ОФЗ (облигации федерального займа), финансируя дефицит бюджета. И что произойдет в случае замораживания — мы что, перестанем выплачивать тогда и по ОФЗ? Бюджет что-то сэкономит? Я не понимаю целевой установки. Опять же — можно заглянуть в прошлое, вспомнить денежную конфискационную реформу 1947 года, так называемую зверевскую, по имени наркома финансов Арсения Зверева. Она была направлена на изъятие огромного количества денежной массы, которое появилось у населения СССР во время войны, в том числе на оккупированных территориях, где немцы вводили в обращение фальшивые рубли. Но тогда эти деньги циркулировали в экономике, а сегодня речь идет о банковских вкладах, то есть об изъятых из обращения деньгах.
— Административных мероприятий, подобных зверевской реформе, в СССР было несколько. Получается, фантомы этих давних шоковых событий и сегодня не дают покоя людям?
— Хрущевская денежная реформа 1961 года, которая прошла в форме деноминации со скрытой девальвацией, привела в итоге к кровавым событиям в Новочеркасске. Павловская реформа 1991 года, заключавшаяся в обмене крупных банкнот и изъятии у граждан «лишней» денежной массы, фактически ограбила население. Единственный смысл, причем неафишируемый, всех этих шагов — попытка остановить рост цен. Хотя цены были не рыночные, а назначенные государством, по ним люди скупали все подряд; количество товаров в торговле сокращалось, спрос значительно превышал предложение. И вот тут напрашивались два варианта действий — либо поднять государственные цены, либо подавить спрос за счет каких-то манипуляций со сбережениями.
Проведя изъятия, государство в итоге надолго отбило у населения охоту откладывать деньги. Для советской финансовой системы это было не так принципиально. А вот как будет существовать российский банковский сектор, если ему перестанут доверять? Ответ — никак: это будет означать фактическую ликвидацию рыночной банковской системы. Вместо того чтобы нести деньги в банки, люди будут тратить их на соль, макароны, стиральный порошок. Вообще, на эту тему вредно даже фантазировать, есть риск зайти слишком далеко. В частности, ввести широкое государственное регулирование цен на «важнейшие» продукты, список которых бесконечен. Такие призывы звучат все чаще.
Опять же, вопрос не сводится к сахару или куриным яйцам. Выйдя за пределы потребительского сектора, эта практика мгновенно охватит промышленную продукцию — нефтепродукты, электроэнергию, многое другое. И это прямой путь к возвращению государственного ценообразования. С этой проблемой советская власть регулярно сталкивалась после окончания Великой Отечественной. Если цены сдерживались искусственно, товар исчезал с полок магазинов. Люди, жившие в 1980-е годы, помнят и очереди, и дефицит.
Ослабление рубля неизбежно
— По состоянию на конец 2024 года общий объем кредитов, взятых россиянами в банках, превысил 38 трлн рублей. Чем это чревато?
— Нельзя сказать, что население перекредитовано. В секторе потребительского кредитования доля необслуживаемых долгов составляет всего около 2,5–3%. Все остальное, включая ипотеку, более или менее обслуживается. В частном порядке люди в целом проявляют здравый смысл, говорить о тотальной безграмотности россиян в финансовых вопросах я бы не стал. Как правило, кредиты берут домохозяйства, понимающие, каким образом они будут его выплачивать, привыкшие взвешивать расходы. Конечно, есть заемщики, для которых новый кредит является единственно возможным способом заплатить по уже существующему. Именно они часто попадают в безвыходную ситуацию. Но их доля невелика. Скажем, индивидуальным или мелким предпринимателям порой приходится объявлять личное банкротство, но таковых тоже немного. Есть еще достаточно узкая категория людей, кто берет микрозаймы «до зарплаты» в МФО. Проценты там особенно высокие, но и суммы небольшие — до 10 тысяч рублей. Так что о проблеме макроэкономического масштаба речи нет.
— Можно ли сказать, что банковская система России сохраняет устойчивость?
— Можно. В 2023–2024 годах банковский сектор (сейчас в стране порядка 330 банков) получал ежегодно 2–2,5 трлн рублей прибыли. При этом на 11 системно значимых кредитных организаций приходится до 80% всех банковских активов и, соответственно, вкладов (пассивов). То есть концентрация капитала огромная: реально российскую экономику обслуживает 30 крупнейших банков. Сам по себе это достаточно сложный механизм с отлаженными процедурами. Оценки рисков внутри банков составляют основу основ их деятельности. В условиях нынешнего напряженного существования, все новых санкций сектор демонстрирует результаты, вызывающие уважение.
— Что происходит с курсом рубля?
— Его ослабление неизбежно прежде всего из-за ситуации во внешней торговле. Импорт нарастает, положительное сальдо текущего баланса снижается. У нас большинство операций производится в нетрадиционных, как теперь говорят, валютах. Из-за санкций китайские юани используются гораздо чаще и больше, чем до 2022 года, а в долларах и евро объемы оплаты по импорту упали. Импорт очень быстро дорожает, поскольку там сложная система перерасчетов из одной валюты в другую. Напрямую банки Китая часто не принимают даже юани. А если надо расплачиваться с европейскими странами, выстраиваются максимально сложные цепочки. Скажем, многие российские компании, которые активно экспортируют нефть, металлы, зерно, не обязаны отдавать государству валютную выручку полностью. Это связано с тем, что они оплачивают поставки по импорту со своих офшорных счетов в долларах и евро, а потом государство им это компенсируют рублями. Есть товары, которые по-другому просто невозможно купить.
«Лучше избегать долгосрочных вкладов»
— В июне прошлого года Вашингтон ввел санкции против Мосбиржи, Национального клирингового центра и Национального расчетного депозитария. В результате в России прекратились биржевые торги с участием доллара и евро, а курсообразование рубля стало непрозрачным и крайне волатильным. Может ли команда Трампа отменить эти санкции?
— Сложно сказать, поскольку санкции носят стимулирующий характер. Вопрос их отмены будет рассматриваться не сам по себе, а в контексте геополитического противостояния. Я не берусь прогнозировать, как и когда будут проходить переговоры, но очень надеюсь, что конфликт удастся урегулировать дипломатическим путем. Не будем загадывать, сколько уйдет на это времени — сто дней, полгода или год. Надеюсь, дело двинется именно в эту сторону, что крайне важно для российской экономики и населения страны: их состояние не должно ухудшаться. Но будут ли отменены санкции, когда и какие именно — понятия не имею. Не думаю, что кто-то вообще это знает.
— Как сегодня лучше действовать среднестатистическому россиянину, чтобы сохранить свои сбережения? К примеру, если взять человека, располагающего свободной суммой в 100–200 тысяч рублей, как с ней поступить?
— Стоит последовать примеру большинства, разместив на рублевом вкладе и предварительно изучив условия в разных банках. Когда вы просто получаете деньги на зарплатную карту, это удобно для текущих расчетов и платежей, но прибыли не приносит. Значит, можно подумать, какую долю переложить во вклад, на какой срок и под какие проценты. Существует два основных типа вкладов. Один привязан к ключевой ставке Банка России: чем она выше (ниже), тем, соответственно, выше (ниже) процент. Другой может быть привязан к курсам доллара, евро или юаня, к облигациям федерального займа. По-своему он тоже гарантирован государством, и это не валютный вклад, а некий перерасчет в рублях, чисто искусственный. И, конечно, лучше избегать долгосрочных вкладов — трехлетних и пятилетних: они не позволяют распоряжаться средствами более гибко, с учетом меняющих показателей финансового сектора, прежде всего ключевой ставки и валютного курса.
— Что бы вы хотели добавить от себя ко всему вышесказанному?
— Хочу пожелать моим соотечественникам, чтобы они, принимая финансовые решения, постарались делать это с холодной головой, не поддаваясь эмоциям и тем более панике. Чтобы оценить риск, надо как минимум выдержать паузу. Когда степень риска сильно преуменьшается и человек думает лишь о том, как немедленно заработать большие деньги, это чревато самыми печальными последствиями: вспомним хотя бы деятельность финансовой пирамиды МММ в 1990-х. Другая крайность — переоценка риска, которая тоже ведет к нерациональному поведению и денежным потерям. К слову, во все времена люди становились жертвами собственной недальновидности и тех дельцов, что спекулировали на их доверии и вере в чудо.
