Мы — самая обычная финская семья. Я, мой муж Микко, двое наших детей: Айно, 12 лет, и Оскари, которому недавно исполнилось 15. Живём мы в спокойном городке неподалёку от Хельсинки. Наш семейный Toyota RAV4 видел немало дорог Европы: от уютных деревень Германии до солнечных курортов Испании В 2025 году нам захотелось чего-то «другого». Мы решили поехать в Россию: страна огромная, богатая историей, и некоторые знакомые уверяли — «там можно увидеть настоящую жизнь, совсем не такую, как у нас».
Мы и правда увидели. Но то, что осталось в памяти, больше похоже на кошмар, чем на путешествие.
Первое испытание — граница
Из Финляндии в Россию напрямую уже было не попасть: все сухопутные переходы закрыты. Поэтому мы выбрали обходной путь — через Эстонию. Добрались на машине до Нарвы, где нужно было пересечь мост и перейти пешком в Ивангород.
То, что мы увидели, напоминало кадры из фильмов о беженцах. Очередь растянулась на несколько сотен метров. Люди с сумками, чемоданами, кто-то с детьми на руках. Все усталые, раздражённые, многие ругались, кто-то толкался. Мы простояли больше пяти часов — очередь двигалась очень медленно.
Айно жаловалась:
— Мам, у меня ноги болят! Сколько ещё?
А Оскари всё время спрашивал, зачем мы вообще сюда приехали.
С эстонской стороны всё было организовано и спокойно: проверка документов, короткие вопросы — и вперёд. А вот на российской стороне всё тянулось бесконечно. Хмурые пограничники, долгие взгляды на паспорта, странные вопросы на плохом английском. Один офицер долго щупал наши вещи, словно задался целью найти что-то запрещённое. Атмосфера была тяжёлой, напряжённой. Когда мы наконец оказались в Ивангороде и забрали арендованную машину, Микко пробормотал:
— Ну что ж, добро пожаловать.
Я тогда ещё попыталась улыбнуться, но внутри уже закралось тревожное чувство.
Санкт-Петербург — два мира в одном городе
Первой остановкой стал Петербург. Конечно, снаружи всё выглядело красиво: Невский проспект сиял огнями, Эрмитаж поражал своим величием, купола соборов сверкали даже под пасмурным небом. Мы гуляли вдоль каналов, слушали уличных музыкантов, Айно фотографировала лошадей, которые возили туристов, а Оскари всё время тянул нас за рукав, чтобы показать очередной кораблик на Неве. На этих улицах можно было поверить, что мы попали в сказку, в город с открытки.
Мы с Микко переглядывались, стараясь убедить себя: «ну вот, всё не так уж плохо, может, дальше будет лучше».
Но стоило уйти в сторону от туристических маршрутов — и картинка менялась, словно кто-то перевернул страницу. Дворы-колодцы, в которых пахло сыростью и испражнениями, облупленные стены, тёмные арки, где капала вода и гулко звенели шаги. Из мусорных баков тянуло тухлым запахом, и возле них копошились бездомные собаки.
Люди шли мимо нас с тяжёлыми сумками и пакетами, смотрели в пол или сквозь нас, словно мы были невидимы. Никто не улыбался, никто не встречал взгляд. Всё выглядело усталым и выцветшим.
— Мам, это точно тот же город, про который пишут в путеводителях? — спросила Айно, глядя на ржавые балконы и грязные окна.
Я растерялась. В голове сразу всплыли слова друзей: будто в Петербурге живут два разных города. Один — парадный и праздничный для туристов. Другой — настоящий, серый, уставший, с запущенными дворами и безразличными лицами людей.
Мы вернулись в гостиницу молча, со смешанными чувствами — вроде как и красиво, и в то же время ужасно.
Вышний Волочек: кошмар в больнице
Но самая большая неприятность нас ждала в маленьком городе Вышний Волочек, куда мы заехали навестить наших старых знакомых, с которыми мы познакомились еще в начале 2000-х на курорте в Юллясе.
Наш сын Оскари заказал в местном кафе молочный коктейль. Обычная вещь, разве нет? Но вечером его вырвало. Началась слабость, поднялась температура под 38. Мы испугались и повезли его в ближайшую больницу.
Вот там я испытала самый большой шок. Плесень на стенах. Запах сырости и гнили. В коридоре — старые кушетки, облезлые стулья. Туалет… без бумаги, без мыла.
Я застыла в дверях и подумала:
— Неужели это больница? Может, я в фильме о войне? Где санитарные службы? Это точно Россия, а не африканская деревня?
Айно, увидев всё это, спряталась за моей спиной и сказала:
— Мама, мне страшно.
А вот врачи — эти люди показались мне настоящими героями. Уставшие, но добрые. Они помогали сыну, утешали, объясняли, что делать. Я смотрела на их глаза — усталые, красные — и понимала: эти люди работают здесь от безысходности.
Как только сыну стало немного лучше, мы сразу же забрали его из больницы. Позже, вернувшись в Финляндию, он прошёл полное обследование. Слава богу, обошлось. Но больничные стены с грибком и запахом плесени запомнились мне на всю жизнь.
Путь через глубинку
После больницы мы уже смотрели на всё другими глазами. Казалось, сама страна показывала нам свою обратную сторону. Дороги оказались испытанием. Асфальт как после бомбежки: ямы, трещины, бугры. Наш арендованный «Хундай» жалобно скрипел и трясся, а мы думали о том, как бы вернуть машину прокатчику целой и невредимой.
За окнами проносились пейзажи, от которых становилось грустно. Деревни выглядели так, будто время там остановилось лет тридцать назад. Покосившиеся домики с почерневшими крышами, заборы сложены из ржавых листов железа, покрышек и каких-то досок. На обочинах стояли полуразвалившиеся сараи, а рядом бегали худые собаки.
Мы остановились у одного сельского магазина с облупленной вывеской «Продукты». Внутри горел тусклый свет, воздух был спёртый. На полках — серый хлеб, пара палок колбасы странного вида и рыбные консервы. Айно, глядя на это, тихо спросила:
— Мам, а это точно еда для людей?
Я не знала, что ей ответить, просто купила бутылку воды и пачку печенья — остальное брать было страшно.
Один раз пропал сигнал навигатора, и мы по ошибке съехали на просёлочную дорогу, где машина тут же застряла в глубокой колее, наполненной грязной жижей. Я уже представила, что придётся ночевать посреди поля, но тут из-за поворота показался трактор. Мужчина далеко не самого приличного вида остановился, посмотрел на нас, подошел, спросил, в чем проблема, дыхнув на нас, как мне показалось, алкоголем, и молча прицепил трос. Через несколько минут он нас вытащил.
Микко протянул ему деньги, но тот только махнул рукой, мол, не надо. Тогда Микко достал бутылку водки в коробке, которую мы купили в Петербурге в подарок моему отцу, и предложил её. От такого презента тракторист отказываться не стал.
Уже на пути в Москву Микко случайно обогнал в неположенном месте, и нас остановила полиция. О чем муж разговаривал с ними, я не знаю, но видела, как он положил в документы 100 евро, и они, в отличие от тракториста, от денег отказываться не стали.
Москва — витрина и реальность
В Москве картина была совсем другой. Красная площадь, Кремль, метро — всё это действительно выглядело величественно. Подсветка вечером превращала центр в картинку с открытки, и на мгновение можно было забыть обо всём. Торговые центры сверкали стеклом и мрамором, витрины изобиловали дорогими брендами, а по улицам проносились машины, в основном иномарки — одна другой дороже.
Но стоило отъехать чуть дальше от центра, и перед глазами снова открывалась совсем иная Москва. Там начинались районы с одинаковыми серыми панельными домами, облезлыми подъездами и ржавыми гаражами, где всё казалось застывшим в девяностых. Атмосфера была напряжённая: на улицах толпились мигранты, как я поняла, они все в основном из Средней Азии. Они разговаривали громко, смеялись вызывающе, иногда бросали на нас долгие взгляды. Айно вцепилась в руку Микко, когда мы проходили мимо таких компаний, и тихо спросила:
— Папа, почему они на нас так смотрят?
Мы сделали вид, что не заметили, но внутри было неприятное чувство. Становилось ясно: парадная Москва и эта, «реальная», почти не соприкасаются друг с другом.
Мы остановились в гостинице за пределами центра, потому что это было намного дешевле. Здание выглядело прилично, но внутри всё оказалось иначе: кровати скрипели при каждом движении, в ванной капал кран, а в коридоре пахло сыростью.
Вечером поехали прогуляться и зашли в ресторан. Меню богатое, подача красивая, но вот цены — это просто ужас, всё в несколько раз дороже, чем в Хельсинки, при этом не сказать, что было вкусно.
Холодные лица и тяжёлая атмосфера
Но самое трудное оказалось не дороги и не еда, а люди. Мы привыкли к сдержанной, но всё же доброжелательной финской вежливости: когда в магазине тебе улыбнутся, когда официант скажет «приятного аппетита», пусть и без лишних эмоций. В России же всё выглядело иначе. Казалось, сам воздух был пропитан напряжением.
В магазинах на нас смотрели исподлобья, словно проверяли: «кто вы такие и зачем здесь?» Продавцы отвечали сухо, часто даже не поднимая на нас глаза. В кафе официанты ставили тарелки на стол с таким видом, словно мы мешали им работать. Оскари однажды шепнул мне:
— Мам, они на нас сердятся? Мы что-то сделали не так?
Я погладила его по плечу и успокоила, что это просто «у них так принято», но внутри чувствовала, что дело здесь совсем в другом.
Даже в Москве, где жизнь кипела — машины мчались по проспектам, люди спешили в метро, витрины сверкали, — в глазах прохожих читалась усталость. Словно каждый новый день для них был не радостью, а борьбой за выживание. Улыбки были редкостью, а в каждом взгляде читалось внутреннее напряжение.
Мы с Микко часто ловили себя на мысли, что даже в шумной столице мы не могли себя по-настоящему почувствовать гостями. Там было всё — богатство, суета, история. Но не было тепла.
Возвращение
Когда пришло время возвращаться, мы вздохнули с облегчением. Снова пеший переход через Нарву — и снова километровая очередь. Но на этот раз ожидание было легче: впереди была Финляндия.
И вот мы дома. Чистые улицы, ровные дороги, спокойные лица людей. Я сижу с чашкой кофе и думаю: никогда больше мы не поедем в эту отсталую и дикую страну. Россия показала нам свои красоты — Эрмитаж, Кремль, музеи, шикарные витрины магазинов, вылизанные площади. Но за этой красивой витриной скрывалось слишком много неприятных моментов. С момента поездки Екатерины II в 1787 году в Северное Причерноморье прошла уже четверть тысячелетия, а Россия как и прежде состоит из Потемкинских деревень.
Наш сын выздоровел, но воспоминания останутся с нами надолго. Для нас это путешествие стало уроком: иногда, чтобы по-настоящему полюбить свой дом, нужно увидеть чужой.
