Моя сестра Таня всегда была центром нашей семьи. Она — первая дочка, внучка, племянница. Она — умница, почти что вундеркинд. Она — неземная красавица. А я… Результат недосмотра, как однажды, ничуть не смущаясь моего присутствия, сказала мама, мол, она просто вовремя не сообразила, чтo беременна, а аборт делать было уже поздно.
Культ Тани проявлялся во всем. Она до судорог не любила манную кашу — манная крупа в нашем доме не появлялась, мне ее не варили даже маленькой. Таня в детстве умудрилась разбить коленку, упав с велосипеда, он был тут же продан, а мне новый так и не купили, несмотря на все просьбы. Если Таня хотела в зоопарк — все шли в зоопарк. Если Таня изъявляла желание завтра поесть пирожков, мама бросалась среди ночи ставить тесто…
Все стены нашей небольшой квартиры были увешаны фотографиями сестры: Таня-младенец, Таня читает стихотворение, Таня танцует, Таня задумчиво смотрит вдаль… Пала обожал фотографировать ее, утверждая, что она самая фотогеничная девочка из всех. А когда я однажды робко попросила его снять меня, отец быстро щелкнул затвором фотоаппарата, а потом показал результат: скособоченная, с идиотской ухмылкой — неужели это я?! Зеркало обычно показывало мне иную картину: вполне симпатичную девочку с ямочками на щеках. А папа снисходительно объяснил, что зеркало показывает нам то, что мы хотим увидеть, а беспристрастная камера изображает такими, какие мы есть на самом деле. После этого объяснения я отказывалась фотографироваться больше двадцати лет.
Как и во многих семьях, где есть однополые дети с небольшой разницей в возрасте (я была моложе Тани на четыре года), родители существенно экономили на одежде: практически все я донашивала за сестрой. При этом великой аккуратисткой Таня не была, да и маму назвать искусной швеей можно было с трудом, поэтому я ходила в кое-как заштопанной, потерявшей всякий вид одежке. Родители считали, что все в порядке, сестра вообще не снисходила до моих проблем, а я плакала по ночам и мечтала о своем (!) платье: белом, воздушном, в бантиках и рюшечках. Но его купили Тане, и до меня оно уже не дожило.
От любви до ненависти
Мои чувства к сестре были сложными. С одной стороны, я невероятно ею гордилась — такой умной, красивой и талантливой. Сестра была кумиром, недостижимым идеалом. Я постоянно старалась оказать ей какую-то услугу, лишь бы стать хоть чуть-чуть ближе к ней. Таня снисходительно принимала мои попытки, даже не говоря спасибо.
С другой стороны, я ревновала к ней родителей, испытывала жгучую обиду. Очень рано начала понимать, что родители любят ее больше, и никак не могла постигнуть своим детским умишком — почему. Потому что она старшая? Потому что красивая? Потому что умная? Как ни странно, но мне, ребенку, ни один из этих аргументов не казался весомым. И только когда я услышала версию своего появления на свет, а девчонки во дворе просветили, что значит слово «аборт», ко мне пришло понимание. Таню родители хотели!!! А меня нет!
Сама себе я объяснила ситуацию так. Вот хочешь ты на новый год куклу, мечтаешь о ней, представляешь во всех подробностях, и тебе ее дарят. Счастье? Счастье! А однажды усталая мама приходит с работы, скучным голосом сообщает, что принесла тебе подарочек и достает дешевые цветные карандаши. Ты их берешь (не выбрасывать же), но радости никакой. Так вот: Таня — это кукла, а я — карандаши.
Строптивая дочь
Сестра всегда относилась ко мне равнодушно. Мое же отношение к ней за годы менялось много раз. Сначала я, как и все, ее безоговорочно обожала. Потом стала люто ненавидеть и делать всякие мелкие пакости: заливала чернилами тетради, прятала ленты, насыпала в туфли песка. Однако за подобные шалости родители очень серьезно меня наказывали.
Когда я пошла в школу, появился азарт соревнования: моя первая учительница учила и Таню, поэтому постоянно ставила мне ее в пример. И я старалась быть не хуже, а по возможности — лучше. Хотя это стоило большого труда: способности у нее были явно лучше моих. И то, что ей давалось легко, мне приходилось брать усидчивостью. Но к подростковому возрасту я решила стать полной противоположностью сестре. Она отлично училась — в моем дневнике рядами выстроились двойки и тройки. Она выглядела как тургеневская барышня — я коротко постриглась и стала носить папины джинсы. Она была домашней девочкой — я влилась в самую отпетую дворовую компанию…
Накануне выпускных экзаменов ко мне внезапно пришло осознание, что все эти поступки были лишь попытками обрести индивидуальность и обратить на себя внимание родителей. И я твердо решила начать свою жизнь, не зависимую ни от сестры, ни от родителей. Спокойно выдержала семейный скандал и не пошла по Таниным стопам в местный медицинский институт, а уехала в другой город и поступила в университет, на факультет иностранных языков. Жила в общежитии, с первого курса подрабатывала, иногда откровенно голодала, так как родители отказались помогать строптивой дочери, к тому же все их небольшие деньги уходили на сестру. Но это была моя жизнь, и я была счастлива.
В тихом омуте…
Из маминых писем и редких телефонных звонков узнавала последние новости: Танечка с красным дипломом окончила вуз, ей предложили место в аспирантуре; появился красивый и умный мальчик, который за Таней трепетно ухаживает; возможно, скоро свадьба. Но все это уже не производило на меня впечатления. Училась я тоже блестяще, зарабатывала для студентки вполне прилично, и поклонники имелись очень неплохие.
Размеренное течение жизни нарушил телефонный звонок. Мама срывающимся от слез голосом потребовала, чтобы я срочно приехала. Попытки объяснить про надвигающуюся сессию и важную работу ни к чему не привели. С тяжелым сердцем сдала досрочно зачеты и экзамены, договорилась на работе и поехала домой.
Новость меня ошеломила. Оказывается, наша Танечка параллельно со своим хорошим мальчиком встречалась еще с одним, не таким хорошим. И вот от этого не такого хорошего она беременна, а аборт делать поздно. Поэтому, призвав на помощь все наше многочисленное семейство, родня выработала «идеальный» план. Хорошему мальчику сообщили, что у Тани серьезные проблемы с почками и она на полгода уезжает за границу лечиться. А вернется как раз ко дню бракосочетания. На самом деле сестра уезжала к родственникам в далекий провинциальный город, там должна была родить, а ребенка оттуда предлагалось забрать … мне! И оформить его на себя — родственники помогут с этой процедурой, они в своем городке не последние люди. Потом мне с ребенком надлежало уехать к себе — продолжать учиться и работать, а Танечка, мол, выйдет замуж и будет заниматься своей диссертацией.
Меня потрясло поведение родителей, с легкостью готовых сломать жизнь младшей дочери, чтобы устроить судьбу старшей. И на этот раз я выступила по полной программе. Рыдала. Кричала. Топала ногами. Высказала все, что думала о маме с папой и об «идеальной» старшей сестре. Пыталась воззвать к их разуму: что я буду делать с грудным ребенком одна в чужом городе, даже не окончив университет, не имея собственного жилья и постоянной работы?
Ни один из моих аргументов не возымел действия. Мне было сказано: деньги на ребенка и на съемную квартиру родители будут высылать, с остальным все как-нибудь утрясется. Дескать, неужели я не хочу помочь родной сестре?! Занавес.
Теперь я сирота
У меня было два варианта. Первый — принять навязанное мне решение и как-то жить дальше. Второй — взбунтоваться, порвать отношения с семьей и жить своей жизнью, стараясь забыть о том, что мою родную племянницу или племянника отдали в Дом малютки. Замечательный выбор, не правда ли? Голова шла кругом. И я позвонила Маше, своей подруге детства.
Мы встретились в кафе, разговор затянулся до полуночи: мы рыдали, костерили на чем свет мою сестру и родителей, искали выход. Сначала Машка была категорична: послать всех подальше. Мне, если честно, этот план тоже нравился. Но при мысли о еще не родившемся малыше сердце тоскливо сжималось… Как выяснилось, что у Машки тоже. И мы я ней постановили объединить два варианта: ребенка взять, но отношения с родственниками разорвать.
Следующие шесть месяцев прошли как во сне: я экстерном оканчивала вуз, бралась за любые подработки. Машкины родственники помогли найти приличное жилье за символические деньги: семейная пара с двумя детьми уезжала по контракту за границу и искала надежного съемщика. Мне нужно было только вносить коммунальные платежи и следить за зимним садом. Против ребенка хозяева ничего не имели, мне даже перепала куча вещичек, оставшихся от их младшего сына.
Июль я встретила во всеоружии: при квартире, при определенной сумме денег и при изрядном количестве заказов на переводы, с которыми мне тоже помогли Машкины дядя и тетя. Я проштудировала массу книг по уходу за новорожденными, общалась на десятке форумов молодых мам и была вполне готова к принятию младенца.
Все прошло гладко. Сестра, не потерявшая невозмутимости мадонны, подписала отказные документы и уехала к маме с папой, даже ни разу не взглянув на новорожденного. А я с новоиспеченным сыном Игорьком вернулась домой.
Предварительно позвонив родителям и уведомив их о том, что младшей дочери у них больше нет — звонить, писать и отправлять деньги мне не нужно. Но мой пафос пропал даром: у Танечки пришло молоко, начался мастит, и мама была озабочена только этим. Я повесила трубку и поняла, что в отношениях с семьей поставила точку.
Однако окончательную точку удалось поставить лишь спустя четырнадцать лет. Я давно и счастливо была замужем, родила еще двоих детей, состоялась как профессионал.
Игорек рос изумительным мальчиком, видимо, пошел характером не в свою маму. Ни я, ни муж никогда не скрывали от него, что мы ему не родные, но сын принял это спокойно, обожал нас и младших сестренок. А на его четырнадцатый день рождения внезапно появилась Таня. Как она нас нашла — неизвестно, я давно поменяла и фамилию, и город. Но нашла.
Мосты сожжены
Когда открыла ей дверь — не поверила своим глазам. Вот эта тусклая невзрачная женщина с опушенными уголками губ и сетью морщин — моя красавица-сестра? А ведь ей еще и сорока нет… Не здороваясь, Татьяна сказала: «Хочу забрать своего сына». Я усмехнулась: «Да? А его об этом спросить ты не хочешь?». Она отстранила меня плечом и прошла в комнату, где за столом сидели мой муж и наши дети — сегодня было «домашнее» отмечание, основное празднество было перенесено на выходные.
Татьяна подошла к Игорьку и произнесла: «Игорь, я твоя мама. Скоро уезжаю в Америку и хочу, чтобы ты поехал со мной. У тебя там будет все, ты станешь успешным и счастливым, не то что в этой семье и в этой стране». Я почувствовала, как к горлу подкатил комок…
Но сын оказался на высоте. Он улыбнулся, обнял меня и насмешливо сказал: «Поздновато вы спохватились, маменька… Ваше предложение мимо кассы: я вполне счастлив в своей стране и со своими родителями. Поэтому прошу покинуть наш дом и не портить нам праздник».
Татьяна развернулась и ушла. А я разрыдалась, и все мое семейство кинулось меня утешать…
Игорек недавно женился, и мы с мужем готовимся стать бабкой и дедом. В нашей семье все отлично. Своих родителей, умерших один за другим, я ездила хоронить одна — следы Тани затерялись, и мы больше никогда о ней не слышали.
Анна, 34 года
